Любиево - [51]

Шрифт
Интервал

Пьорелла уже тоже спокойнее:

— С лентой?

— Конечно, с лентой. И с надписью: «Лизе от подруг». (Паула представила себе, как эта надпись будет контрастировать с мужским именем и фамилией на могиле.) Или по-другому, ну, не знаю, стих, что ли, какой дать, короче, приходи.

Паула подходит к столу, собирает карты, идет закрыть окно, бормочет: «Блондин вечернею порою, ну и где они, эти твои блондины»… А может, она и сама какой-нибудь стих сочинит?

Мнимый телок

Говорит Паула:

— Мир умирает, мир скатывается в пропасть. Иду по парку, смотрю — телок. Настоящий такой быковатый мужик: морда, задница, все при нем, ни за что не скажешь, что пидор. Обычный мужик-натурал, но идет в кусты, я, стало быть, за ним, потому что он весь такой мужской, а это редко случается, ни капли тетки в нем не учуешь. Ну. Классический вариант: он расстегивает ширинку, а я на колени. Ладно. Но мне как-то не по себе, потому что он берет и садится на корточки, и вроде как у меня хочет отсосать. Какого хрена, я здесь баба, тетка проклятая, а ты — телок! И тогда он стягивает брюки до колен, а там… красные ажурные чулочки… Я думала, помру от смеха, все у меня упало, и только все до последней детальки рассматриваю, чтобы тебе это поточнее описать, и говорю:

— Знаешь, здесь столько легавых вокруг, меня это напрягает, я ухожу.

И пошла, но чтобы телки чулки на подвязках носили, где это видано…

Теперь-то ее все знают и называют просто «которая в колготках»… Вот так, и никаких навороченных кликух не хотелось придумывать, а просто «которая в колготках», самые простые решения часто оказываются гениальными. Но когда этот тип появился первый раз, когда его еще не знали, все тетки за ним полетели, а потом, когда он уже легально стал прохаживаться по парку в чулках (сверху — скин, снизу — баба, точно какая-нибудь сирена), то все тетки уже умные были и:

— Ха-ха-ха, чокнутая тетка, чокнутая тетка!

Как на Щитниках Паула телком прикидывалась…

Ночь. Сижу в аллейке на лавочке, курю, прикидываюсь телком. Но в зимней шапке выгляжу скорее как старая баба в платке, ты бы, Мишка, помер со смеху. Во всяком случае ноги, джинсами обтянутые, развела пошире, кроссовкой землю ковыряю, ну и бросаю телковские взгляды. Вот такие (и тут Паула корчит какие-то смешные рожи, но похожа скорее не на телка, а на тетку). А чтобы не было видно шапку, я капюшон телковский на голову натянула от блузы с какой-то спортивной надписью. Сижу.

— А зачем ты, идиотка, прикидывалась телком?

— По заданию Анны из Быдгощи, она мне звонила. Я должна была изучить культуру самых молодых теток. Очень долго сидела так, потому что большинство теток меня уже знали и на телка в моем исполнении не велись, посмеивались…

Но в конце концов появилась какая-то молодая, скорее всего прямо из деревни или маленького городка, и говорит, что она из общежития, первокурсница. Застенчивая такая, смотрит на меня снизу вверх, глаза щурит, словно на солнце, сразу видать, что телка во мне углядела! Карикатуру на себя саму я в ней увидела, как я кокетничаю… Потому и возненавидела ее! Тетки, чем они больше похожи, тем сильнее друг друга ненавидят. Но я должна была через это переступить, задушить в себе ненависть и приступить к делу! А эта-то ни о чем не догадывается и дамским таким голосочком поет:

— Ты был здесь пару дней назад… Я тебя узнала… С кем-то шел, с приятелем… Я узнала тебя по капюшону…

Она меня с каким-то настоящим телком перепутала, может, именно поэтому сейчас повнимательнее не присмотрелась. С тем, о которого каждую ночь отиралась, которого возжелала! В конце концов так говорит:

— Я в общежитии живу. А потому сам понимаешь… Не могу тебя к себе пригласить…

А я уже еле сдерживаю смех: кто ж такие вещи телку рассказывает? Чья это школа? Чей стиль? Наверняка не наш!

— Понимаю, понимаю… — говорю я мужским голосом, а точнее, шепчу. А ей уж невтерпеж, спрашивает:

— Что ты больше любишь?

Этого еще не хватало, виконт, чтобы я перед ней исповедовалась!

— Увидишь… А ты?

Мишка, это «а ты» я уже спросила специально для тебя, чтобы тебе потом рассказать и с тобою укататься со смеху. Исключительно. Потому что тетка эта уже давно экзамен провалила. Но ее ответ… Сама себя высекла, виконт! Так быстро и под нос пробурчала, как на исповеди, ну, знаешь, когда кто-то чего-то стыдится и так быстро говорит, на одном дыхании:

— Ласкать тело и брать член в рот (если он и мой берет), целовать в губы, целовать все тело…

«Ласкать член!» Я ей сказала, чтобы кого другого нашла, развернулась и почапала. Звоню Анне, отчитываюсь, а она на это:

— Все из-за того, что не стало старых учительниц… Старых теток всех или поубивали, или они сидят по домам и редко высовываются. С кого этой салаге брать пример? На чем учиться? Где учебник? Скажем, Рома Пекариха или я, вот мы учились, практику проходили у Матки, у Пизденции, у Стряпухи, у Цитры, у старых мастериц. А эта молодежь не понимает, что, будь на моем месте настоящий телок, она бы получила не телка этого, а в морду! Они просто не понимают, что им такие вещи не говорят! Что им насрать на ваши брабантские кружева! К телку подходишь, смотришь в упор и сразу, без разговоров, к телковой ширинке, и готово! А она мне тут: «ласкать тело» и еще условия будет ставить, что в рот возьмет, если и у нее возьмут! Говорю тебе: Матка в гробу бы перевернулась!


Еще от автора Михал Витковский
Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).


Марго

Написанная словно в трансе, бьющая языковыми фейерверками безумная история нескольких оригиналов, у которых (у каждого по отдельности) что-то внутри шевельнулось, и они сделали шаг в обретении образа и подобия, решились на самое главное — изменить свою жизнь. Их быль стала сказкой, а еще — энциклопедией «низких истин» — от голой правды провинциального захолустья до столичного гламура эстрадных подмостков. Записал эту сказку Михал Витковский (р. 1975) — культовая фигура современной польской литературы, автор переведенного на многие языки романа «Любиево».В оформлении обложки использована фотография работы Алёны СмолинойСодержит ненормативную лексику!


Рекомендуем почитать
Будь Жегорт

Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.


Непокой

Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.


Запомните нас такими

ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.


Две поездки в Москву

ББК 84.Р7 П 58 Художник Эвелина Соловьева Попов В. Две поездки в Москву: Повести, рассказы. — Л.: Сов. писатель, 1985. — 480 с. Повести и рассказы ленинградского прозаика Валерия Попова затрагивают важные социально-нравственные проблемы. Героям В. Попова свойственна острая наблюдательность, жизнеутверждающий юмор, активное, творческое восприятие окружающего мира. © Издательство «Советский писатель», 1985 г.


Если бы мы знали

Две неразлучные подруги Ханна и Эмори знают, что их дома разделяют всего тридцать шесть шагов. Семнадцать лет они все делали вместе: устраивали чаепития для плюшевых игрушек, смотрели на звезды, обсуждали музыку, книжки, мальчишек. Но они не знали, что незадолго до окончания школы их дружбе наступит конец и с этого момента все в жизни пойдет наперекосяк. А тут еще отец Ханны потратил все деньги, отложенные на учебу в университете, и теперь она пропустит целый год. И Эмори ждут нелегкие времена, ведь ей предстоит переехать в другой город и расстаться с парнем.


Узники Птичьей башни

«Узники Птичьей башни» - роман о той Японии, куда простому туристу не попасть. Один день из жизни большой японской корпорации глазами иностранки. Кира живёт и работает в Японии. Каждое утро она едет в Синдзюку, деловой район Токио, где высятся скалы из стекла и бетона. Кира признаётся, через что ей довелось пройти в Птичьей башне, развенчивает миф за мифом и делится ошеломляющими открытиями. Примет ли героиня чужие правила игры или останется верной себе? Книга содержит нецензурную брань.


Дукля

Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне.Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.


Дряньё

Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.


Бегуны

Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.


Последние истории

Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.