Любиево - [28]
— Ни зубы чистить перед минетом! Потому что опять-таки микроранки…
— Ну, тогда вообще уже нельзя делать минет. Потому что коснешься зубов — СПИД, коснешься пореза после бритья — то же самое, коснешься той самой капли — могила. Совсем ничего, ничего уже нельзя.
Аптекарша достает из сумки термальную воду «Виши», спрыскивает свою бледную кожу и комментирует:
— Охлаждаю, а микроэлементы дополнительно смягчают раздражение от солнца.
— Послушайте, девочки, здесь написано, что нельзя даже руку совать.
— РУКУ? — мы все разом вскакиваем и давай вырывать у Аптекарши флайер.
— Целоваться нельзя, потому что сифилис рта… Там эта, как ее… слизистая. Нельзя слизистым соприкасаться. Это что же получается: рот ни с чем не может соприкоснуться, в смысле, ни с чем хорошим… Потому что во всех местах, куда бы я котенка своего лизнула, у него везде слизистая.
— Выходит, вообще ничего нельзя.
— А хотелось бы все, — очень тихо начинает Пенсионерка № 2. — Лимфатические узлы языком развязывать и лимфу в себя переливать…
— И жопу лизать, и сперму глотать!
— И все, все, все лизать, нализаться вволю, до смерти! — оживилась Пенсионерка № 1. — И волосы рвать, и выплевывать, и яйца грызть…
— Ну а ты хотя бы знаешь, как выглядят член, крайняя плоть под микроскопом? Сколько там бактерий? А задний проход? Ты знаешь, что такое вирусное воспаление печени типа…
Но мы все заглушаем Аптекаршу…
[Ей-то что, ее уже там сто раз дезинфицировали, она теперь асептичная, медикаментами напичкана. Да и вообще для всех этих врачих, аптекарш нет никаких табу, и наша от всяких там табу давно уже отмыта.
Да пошли они, все эти врачихи! И так всю жизнь по больницам да по консультациям по поводу этого несчастного секса. Сколько я им напоказывал! И всегда, когда меня врачиха спрашивает: «имело ли место рискованное поведение», я ей на это, мол, да, тогда она: когда было в последний раз, а я, что последний раз был вроде бы вчера. Даю голову на отсечение, что это «рискованное поведение» — калька с английскою… А что касается анализов крови, всех этих пробирок, стекляшек, которые приставляют к… эх!.. Только вот от табу все они отстираны и дополнительно проглажены…]
…Тут мы все хором:
— Задний проход и крайняя плоть, может, как-то там и выглядят под микроскопом, но вот фуфлыжка и хер! Фуфлыжка и хер — это же сладкая парочка!
— А тут вот написано, что растирание спермы по телу называется «русский массаж» — вы знали это?
— А меж сисек — испанский секс…
Все смеются. Ох уж эти испанцы!
Вдруг встает одна и говорит:
— А вот тереться писькой о письку — это уже никто мне не скажет, что нельзя.
— Нельзя только дырками касаться, потому что это голая слизистая.
— А я вся голая, — и снова смех.
— А если у него мужичок всего лишь с ноготок? Может, тогда можно… — духарятся Пенсионерки.
— Глупая ты, какая разница, какой у него мужичок?
— О, большая… — И в смех.
— Ну, не понимаю. Если мальчик чистый, красивый, у него наверняка нет СПИДа!
Да, Пенсионерки в этом смысле непробиваемы! От них только и слышишь: мальчик ухоженный, а ты мне про СПИД…
— А ты представь себе, что этого не видно!
Минута молчания. Читают листок, разглядывают картинки и смеются.
— Ах, хоть бы раз в жизни нажраться наконец мужиком вволю.
— Этим, моя дорогая, не наешься, — философски резюмирует Аптекарша. — Аппетит не убывает. Его ведь не сожрешь. (Мы: «Бывали и такие случаи».) Дотрагиваешься языком и натыкаешься на поверхность. Скользишь по ней и не проникаешь внутрь. Как будто монитор лижешь.
Они соглашаются. Всеобщее оживление и герменевтика тела. Что, дескать, как пейзаж, что аппетит не убывает, что этим не наешься. Что иллюзия. Поверхность, плоская сеть, Делёз и Гваттари.[33]
— Оптическая, — добавляет Пенсионерка № 2, прикидываясь дурочкой.
Аптекарша достает из сумки «Форум» и таблетки для загара, запивает их минеральной водой.
— А вы знаете, в «Форуме» пишут, что в сорока процентах случаев заражения в Соединенных Штатах совершаются сознательно? И в Западной Европе… Тетки там уже так опустились, что сами хотят заразиться. В Интернете пишут такие объявления: «помоги мне выйти на плюс» (то есть на серопозитивность), мол, такой-то и такой-то штамм ВИЧ у меня уже есть, и такой есть, а вот этого не хватает…
Мы не верим. Она показывает. Статья. Дескать, сами хотят.
— А зачем хотят?
— А зачем один немец съел другого немца? Ей-богу: полиция входит в дом в Гамбурге, а у него еще куски в морозилке. И самое интересное, что на видео снято, как тот, другой, согласился. Согласился, чтобы его съели!
Пенсионерки твердо стоят на своем:
— Нет, все это ненормально, я такого даже знать не желаю, я старая баба, я хочу оставаться здоровой и жить долго, я ем… варенье, которое заготавливаю на зиму, и никаких немцев.
Мы стоим, молчим. Тра-ля-ля. Вдруг одна из них:
— Послушайте, а может, тот немец хотел наконец-то нажраться?!
— И что?
— Ну ведь вы сами говорили, что мужиком не насытишься, потому как ненасытность не убывает, потому как поверхность, кожа… А может, он таким образом хотел с ним как бы абсолютно соединиться?
Остальные соглашаются. Но все же что-то тут не так. Чтобы убить, порезать и съесть? Вроде как котлету. Это уж ресторан получается.
Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).
Написанная словно в трансе, бьющая языковыми фейерверками безумная история нескольких оригиналов, у которых (у каждого по отдельности) что-то внутри шевельнулось, и они сделали шаг в обретении образа и подобия, решились на самое главное — изменить свою жизнь. Их быль стала сказкой, а еще — энциклопедией «низких истин» — от голой правды провинциального захолустья до столичного гламура эстрадных подмостков. Записал эту сказку Михал Витковский (р. 1975) — культовая фигура современной польской литературы, автор переведенного на многие языки романа «Любиево».В оформлении обложки использована фотография работы Алёны СмолинойСодержит ненормативную лексику!
Впервые в свободном доступе для скачивания настоящая книга правды о Комсомольске от советского писателя-пропагандиста Геннадия Хлебникова. «На пределе»! Документально-художественная повесть о Комсомольске в годы войны.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.