Люби меня в полдень - [89]

К восторгу Беатрис, пастушьи собаки  приравнивались к статусу овец. Отношение селян к собакам напомнило Беатрис цыганскую поговорку, которую она однажды слышала от Кэма: «Хочешь порадовать гостя — порадуй его собаку». Здесь, в Котсволдсе, люди брали собак повсюду, даже в церковь, где на скамьях были специальные прорези, чтобы привязать поводок.

Кристофер привёз Беатрис в крытый соломой коттедж в поместье лорда Брекли. Виконт, старинный друг и родственник Аннандейла, предложил домик в их полное распоряжение. Коттедж находился не в виду Брекли Мэнор, он был построен на другой стороне древней церковной десятины[34]. Коттедж был очарователен: низкие арочные двери, покатая соломенная крыша, розовые клематисы, вьющиеся по стенам.

Гостиная могла похвастаться каменным очагом, потолочными балками и удобной мебелью, а створчатые окна выходили на сад позади дома. Альберт отправился изучать комнаты наверху, пока пара лакеев вносила в дом баулы и чемоданы.

— Тебе нравится? — с улыбкой спросил Кристофер, видя восхищение Беатрис.

— Как он может не нравиться? — ответила она вопросом на вопрос, медленно поворачиваясь, чтобы все рассмотреть.

— Для медового месяца это место слишком скромное, — заметил Кристофер, улыбаясь, когда она подошла к нему и обняла за шею. — Я мог бы повезти тебя куда-нибудь… в Париж, во Флоренцию…

— Я уже говорила, что хочу куда-нибудь, где тихо и уютно. — Беатрис порывисто целовала его лицо. — Книги… вино… долгие прогулки… и ты. Это самое чудесное место на свете. Мне уже жаль, что придётся уезжать.

Он рассмеялся, пытаясь поймать её губы своими.

— Нам не придётся уезжать ещё две недели.

Когда муж запечатлел на её устах обжигающий поцелуй, Беатрис обмякла в его руках и вздохнула.

— Как может повседневная жизнь сравниться с этим?

— Обычная жизнь будет такой же чудесной, — прошептал Кристофер. — Ведь ты здесь.

По настоянию Кристофера Беатрис спала в одной из смежных спален наверху, разделённых лишь тонкой стенкой из реек да штукатурки.  Он знал, что её тревожит невозможность делить с ним комнату, но его сон был слишком беспокойным, кошмары — слишком непредсказуемыми, и он не мог рисковать.

Даже здесь, в этом месте незамутнённого счастья, ночи выдавались трудными. Он просыпался и резко садился в постели от кошмаров, в которых видел кровь и пули, лица, искажённые агонией, слышал свист пуль и понимал, что инстинктивно тянется за винтовкой, саблей или ещё за чем-то, чтобы защититься. Когда кошмары становились особенно ужасными, Альберт всегда забирался в изножье кровати и лежал там. Как и во время войны, он охранял сон Кристофера, готовый разбудить его, если появится враг.

Однако какими бы тяжелыми не выдавались ночи, дни были поразительно… приятными,  спокойными, полными благоденствия, чего Кристофер не ощущал годами. Было что-то такое в свете Котсволдса, плавная опалесценция[35], мягко струящаяся по холмам и пашням. Утро обычно встречало их солнцем, к обеду же небо постепенно затягивалось облаками. Позже дождь проливался на  яркие осенние листья, осыпая их блестящими каплями, будто сахарной глазурью, и плыл в воздухе свежий запах сырой земли.

Жизнь их быстро пошла по накатанной колее: за лёгким завтраком следовала длительная прогулка с Альбертом, а затем молодожёны отправлялись в близлежащий торговый городишко с магазинами и кондитерскими или осматривали развалины и памятники. В компании Беатрис нельзя было идти куда-то целенаправленно: она часто останавливалась взглянуть на паутину, насекомых, лишайники, гнезда. Она слушала звуки природы с тем же вниманием, с каким иные слушают Моцарта. Всё это было для неё симфонией… небо, вода, земля. Каждый день она встречала по-новому, живя настоящим, тем, что происходит вокруг неё.

Однажды вечером они приняли приглашение лорда и леди Брекли отобедать в их особняке. Однако большую часть времени молодые проводили наедине, и уединение нарушалось лишь с приходом слуг, которые проносили еду или меняли постельное бельё. Дни напролет они занимались любовью у камина или в постели. Чем больше Кристофер получал от Беатрис, тем больше хотел.

Но Кристофер был полон решимости защитить её от своей тёмной стороны, от воспоминаний, которых не мог избежать. Беатрис проявляла терпение, когда в разговоре они натыкались на подводные камни, когда всего лишь один её вопрос выводил их беседу близко к опасной территории. Она кротко сносила всплески его дурного настроения, а Кристоферу было стыдно, что ей приходится приспосабливаться к сложным граням его характера.

Бывали моменты, когда её любопытство провоцировало вспышку гнева, и вместо того, чтобы срываться, Кристофер отвечал холодным молчанием. Приготовления ко сну тоже становились  источником неловкости. Беатрис, казалось, не могла понять, что он не хотел, чтобы кто-то был рядом с ним, когда он спит. Дело заключалось не только в кошмарах — он в буквальном смысле не мог уснуть, если кто-то находился рядом. Его будило каждое прикосновение или звук. И каждая ночь была борьбой.

— Просто вздремни со мной, — уговаривала Беатрис однажды днём. — Немножко поспи. Будет чудесно, увидишь. Просто полежи со мной и…