Любезная сестрица (Великая княжна Екатерина Павловна) - [8]

Сказано было сие тоном крайне запальчивым. Долгорукий оскорбился и вызвал Тучкова на дуэль. Тот резонно отвечал: мол, на войне, ввиду близкого неприятеля и скорой атаки против него, двум генералам стреляться на дуэли совершенно немыслимо – и предложил решить спор гораздо проще: обоим рядом пойти в передовую цепь и предоставить решение спора судьбе, то есть неприятельской пуле или шальному ядру. Долгорукий охотно согласился – и сразу же шведское ядро убило его наповал.

Потрясение при дворе воцарилось небывалое. Конечно, и прежде случалось, что приходили известия о гибели того или иного героя, однако это не были почти официально объявленные женихи великих княжон!

Открыто проявлять свое горе Катрин было неуместно, однако глаза ее приняли такое отчаянное выражение, что даже брату стало ее жаль, и он не мешал матери развить бурную деятельность по подбору ей жениха.

Что и говорить, на первый взгляд кандидатур казалось немало. То были как мелкие сошки вроде австрийских эрцгерцогов Фердинанда и Иоанна, племянника самой Марьи Федоровны герцога Вильгельма Вюртембергского, принца Баварского, принца Генриха Прусского, Леонарда Саксен-Кобургского и Георга Ольденбургского, так и птицы высокого полета. Наиболее яркой персоной выглядел среди последних австрийский император Франц, недавно овдовевший. То есть Екатерине представилась возможность сделать партию, которая одним махом удовлетворила бы все ее самые честолюбивые амбиции.

Услышав о сватовстве Франца, Александр засмеялся своим высоким, пронзительным смехом, в котором всегда слышалось нечто искусственное. Правда, в эту минуту он был искусственным от первой до последней нотки. Екатерина – императрица Австрии… Хуже такой будущности для него самого и для всей России трудно было что-то представить, учитывая непомерные амбиции девчонки. Нет, этого брака ни за что нельзя допустить!

Через князя Куракина Александр передал свое мнение вдовствующей императрице. Тот сообщил ей следующее: «Государь думает, что личность императора Франца не может понравиться и быть под пару великой княжне Екатерине. Государь описывает его как некрасивого, плешивого, тщедушного, без воли, лишенного всякой энергии духа и расслабленного телом и умом от всех тех несчастий, которые он испытал; трусливого до такой степени, что он боится ездить верхом в галоп и приказывает вести свою лошадь на поводу… Государь не согласен и в том, что этот брак может быть для нас полезен в политическом отношении. Он утверждает, что ее высочество его сестра и Россия ничего от этого не выиграют и что, наоборот, – отношения, которые начнутся тогда между Россией и Австрией, будут мешать нам выражать как следует свое неудовольствие Австрией всякий раз, когда она поступит дурно, а так она часто поступала. Он утверждает еще, что великая княжна испытает только скуку и раскаяние, соединившись с человеком, столь ничтожным и физически, и морально».

Катрин едва не лопнула от злости, узнав о такой аттестации жениха, которого она уже приготовилась считать своим мужем. С трудом владея пером после ужасной сцены, которую ей пришлось вынести, матушка-императрица по мере сил мягко и сдержанно попыталась изложить сыну доводы Катрин в пользу – в несомненную пользу! – этого брака: «Брат находит, что император слишком стар? Он находит его некрасивым? Но я не придаю значения красоте в мужчине. По его словам, он неопрятен? Я его отмою. Он глуп, у него дурной характер? Великолепно!..»

Вслед за письмом матери курьеры доставили императору и письмо сестрички: «Вы говорите, что ему сорок лет, – беда невелика. Вы говорите, что это жалкий муж для меня, – согласна. Но мне кажется, что царствующие особы, по-моему, делятся на две категории: на людей порядочных, но ограниченных; на умных, но отвратительных. Сделать выбор, кажется, нетрудно; первые, конечно, предпочтительнее… Я прекрасно понимаю, что найду в нем не Адониса, а просто порядочного человека; этого достаточно для семейного счастья».

Прочитав письмо Катрин, Александр за голову схватился. Справиться с этой вздорной девчонкой будет нелегко. Ему очень хотелось считать ее девчонкой, видеть в ее упорстве лишь девичье тщеславие, желание сделать партию более блестящую, чем старшие сестры. (Напомним: Александра стала женой австрийского эрцгерцога Иосифа и уже успела покинуть сей мир, Елена была замужем за герцогом Карлом-Фридрихом Мекленбург-Шверинским, а Мария – за великим герцогом Саксен-Веймарским, имя коего также было Карл-Фридрих. Есть разница: какие-то герцоги – и император!)

Александр попытался воззвать к разуму Катрин: «Никто в мире не уверит меня в том, что этот брак мог бы быть для вас счастливым. Мне хотелось бы, чтобы вам хоть раз пришлось провести с этим человеком день, и я ручаюсь чем угодно, что у вас уже на другой день прошла бы охота выйти за него замуж».

Катрин упорствовала до тех пор, пока Александр в письменном виде не стукнул кулаком по столу и не заявил, что не желает больше никаких – ни-ка-ких! – разговоров об императоре Франце «в своем доме».

Впрочем, эта история его кое-чему научила. Он отдал приказ своим дипломатам обо всех случаях могущего быть сватовства со стороны последующих претендентов докладывать прежде всего ему, а потом уже туманить голову блестящими перспективами его матери и сестре.