Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно - [120]

– Все кончено, Галя, – сказал ей Глеб. – Книги больше нет, и без нее ты не сможешь совершить задуманное злодейство. Отпусти нас, и мы забудем обо всем, что сегодня здесь видели.

Галя, застонав, как раненый зверь, выхватила из-под балахона ритуальный кинжал атаме и вонзила его Глебу в живот. Скорчившись от невыносимой боли, он рухнул на землю. Он обхватил рукоятку кинжала рукой, словно это могло задержать в нем жизнь. Он грыз землю, чувствуя, как боль отмежевывает его от всего мира и постепенно уводит в небытие. Перед глазами все расплывалось, но на мгновение вернулась острота зрения, и он увидел лицо Юльки, склонившейся над ним. Возможно, он даже о чем-то спросил ее, потому что она ответила:

– Меня освободила Лариса, подруга Гали. – Потом она наклонилась ниже и сказала: – Я люблю тебя!

С последними проблесками уходившего сознания он прошептал:

– Я буду любить тебя вечно! – и тьма накрыла его, словно он опять упал в яму.

51

Глеб, устав переключать программы, выключил телевизор и взялся за газеты, но через какое-то время и их отбросил – глаза стали слезиться от мелкого шрифта, а вскоре и голова разболелась. Он подумал, что ему надо будет заказать очки, хотя бы для чтения. Это дурацкое ранение повлияло и на зрение. Трое суток в бреду, а после того как пришел в себя, еще неделя в реанимации. В общей сложности ему пришлось провести в больнице четыре недели, и врачи пока не отпускали его домой.

Когда Глеб очнулся и почувствовал себя парализованным, он подумал: все, это конец. Вновь все потеряно. Кому нужен инвалид, получеловек? Какой смысл влачить жалкое существование? В голову полезли мысли о самоубийстве, все больше вытесняя надежду на самое дно его «я». По причинам, непонятным для врачей, скрывающим это за мудреными латинскими названиями диагнозов, он длительное время был недвижим, оставаясь во власти равнодушных нянек. Первой, а затем и постоянной посетительницей стала Юлька, которой удалось каким-то образом попасть в реанимацию. Она приходила, ухаживала за ним, но, когда пыталась с ним поговорить, он прикрывал глаза, показывая, что не намерен вести беседу. Тогда она молча исчезала, чтобы появиться на следующий день. Поскольку он пребывал в беспомощном состоянии, ее появление его больше расстраивало, чем радовало.

«Какие чувства она может питать ко мне, к инвалиду? Только жалость, а это унижает, при этом чувствуешь себя, как будто получаешь подаяние», – такие мысли растравляли душу и отрицательно сказывались на его состоянии. Все чаще он жалел, что не умер на Лысой горе от руки Гали. Затем ему сделали операцию, она прошла успешно. Начался медленный, трудный процесс выздоровления, увеличилось количество процедур, при которых требовалась посторонняя помощь, и Юлька продолжала проводить в больнице целые дни.

Через неделю после операции он научился садиться в кровати, переворачиваться без посторонней помощи, а еще через несколько дней впервые поднялся, бережно поддерживаемый Юлькой. Теперь он ставил перед собой локальные задачи, выполнял программы-минимум: самостоятельно дойти до умывальника; самому побриться; выйти в коридор; за день сделать двести шагов, триста, четыреста, пятьсот, тысячу. Шлепая взад и вперед по коридору, он вызывал ненависть у лежачих больных и получил прозвище Мересьев, на которое охотно отзывался.

В палату вошла Юлька и стала выкладывать в тумбочку принесенную снедь.

– А это свежие газеты, как ты просил. – Она положила их на кровать рядом с ним.

Глеб поморщился.

– Глаза болят. Мелкий шрифт, – пожаловался он.

– Ах да! – спохватилась она. – Вот, возьми. Не знаю, понравится ли тебе оправа, но оптика – согласно рецепту.

– Отличная оправа! – похвалил он, а про себя подумал, что отдал бы предпочтение металлической, а не пластику.

– Глеб, ты идешь на поправку, – начала она осторожно. – И это очень хорошо.

– Что ты этим хочешь сказать? – встревожился Глеб.

– Когда я начала за тобой ухаживать, ни минуты не сомневалась, что ты выздоровеешь и вернешься к нормальной жизни. Тогда я дала себе слово: как только твое состояние улучшится настолько, что моя помощь станет ненужной, я перестану тебя навещать. Ведь я вижу, что ты едва терпишь мое присутствие, я тебя раздражаю. Вчера врач меня заверил, что через неделю тебя выпишут. Поэтому я решила, что сегодня навещу тебя в последний раз и молча уйду. Но я не могла не сказать тебе «прощай». Будь здоров, и всяческих тебе успехов, – с этими словами она развернулась и быстро направилась к двери. Глеб резко, очень резко приподнялся, чтобы остановить ее, и боль, как удар электрического тока, вырвала из него стон и заставила опуститься на кровать. Юлька в тот же миг бросилась к нему и помогла лечь.

– Ты не права, Юлька. Ты мне очень нужна, – произнес он и крепко сжал ее руку. – Прости меня. Понимаешь, пребывание в этих стенах удручающе действуют на меня, а еще больше меня угнетает моя беспомощность. Я бы хотел, чтобы ты вычеркнула меня из своей жизни – больного, беспомощного, с уткой под кроватью.

– Я тебя таким ни разу и не видела. Даже когда ты был недвижим, я видела в тебе очень сильного человека. – Она быстро наклонилась и поцеловала его в щеку, но не успела выпрямиться, как он обнял ее и, притянув к себе, поцеловал в губы.