Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно - [105]

– Я не думал… не предполагал, – заныл я.

– И думали, и предполагали, сударь. А не сообщили, поскольку забоялись, что привлекут вас как соучастника. В этом вы были правы – обязательно привлекли бы!

«Им все известно? Что ж, так даже лучше! – подумал я и успокоился. Мне стало чрезвычайно стыдно, что ползал на коленях перед этим господином. – Терять мне больше нечего – впереди меня ждут тюремные нары и неизвестность. Ужасно не само наказание, а ожидание и невозможность его миновать. Деньги есть, их достаточно, чтобы нанять лучшего адвоката, он спасет от виселицы. Впрочем, почему виселица? Ведь сам следователь признал, что исполнителем была старая горничная, а я всего лишь соучастник. Дай Боже, может, и каторги удастся миновать!»

– Вы все знаете – честь вам и хвала, – хладнокровно сказал я этому господину и посмотрел ему прямо в глаза. – Я готов следовать за вами в участок, но я попросил бы вашего соизволения по пути заехать к нотариусу и адвокату.

– Желаете распорядиться вчерашним карточным выигрышем и на него купить себе жизнь? – ехидно усмехнулся Брюквин. – Эту историю доподлинно знаю только я. Имею письменные свидетельства Варвары Спиридоновны, где она указывает на вас как на инициатора отравлений. Она же, мучимая совестью, не в пример вам, – он укоризненно посмотрел на меня, – неделю как удавилась в уборной лыбидской богадельни. Поэтому вы каторгой не отделаетесь – виселица и только виселица! Но разве вы не хотите встретить на небе свою возлюбленную? Ну так как, у вас не пропало желание ехать в участок?

– Чего вы хотите от меня? – спросил я, понимая, что начался торг.

– Самую малость: в обмен на вашу драгоценную жизнь – тридцать тысяч рублей наличными.

– Но это все, что я вчера выиграл! – растерянно произнес я. – Может быть…

– Никаких «может быть». Тридцать тысяч – и вы получаете в обмен жизнь и свободу. Надеюсь, мне не стоит предупреждать, что в случае, если кому-нибудь станет известно о содержании нашего разговора, вы потеряете гораздо больше, чем я?

– Согласен, – глухо сказал я и достал из-под кровати сверток с деньгами, которые недавно пересчитывал, не веря своему счастью.

– Положите их на стол, а сами сядьте на кровать. Туда, подальше, – холодно приказал Брюквин и достал из кармана револьвер. – Предупреждаю: резкое движение – и я стреляю! Не испытывайте судьбу – в последнее время вы ее достаточно искушали. – Он с удовольствием пересчитал купюры и сунул их во внутренний карман, отчего сюртук стал некрасиво топорщиться. Встал, спрятал револьвер в карман. – Ну что ж, благодарю вас, а вы поблагодарите меня. Сделка состоялась. Да-с. Всего хорошего. Рекомендую не идти за мной следом, а то я бываю чрезвычайно нервным. Вы меня поняли? Вот и прекрасно. Честь имею, надеюсь, наши дороги больше не пересекутся, – с этими словами Брюквин исчез за дверью.

К своему удивлению, несмотря на потерю такой суммы, я испытал облегчение, словно Брюквин унес с собой камень, который лежал на моей душе.

«Да, я потерял деньги, но зато обрел свободу!» – рассудил я и пересчитал деньги, которые у меня остались. Сто тринадцать рублей в ассигнациях. Меня слегка покоробило то, что в этом числе присутствует и число тринадцать, но потом решительно разложил деньги на три кучки. «Пятьдесят оставлю здесь, двадцать три потрачу на то, чтобы достойно отметить первый день свободы, когда не нужно вздрагивать от каждого пристального взгляда или при виде проходящего мимо полицейского, а сорок возьму на игру. Теперь можно не шататься по тайным притонам Демеевки, а пойти в солидное заведение и там вновь попытать счастья», – подумал я и решил незамедлительно это исполнить.

Через пятнадцать минут мне удалось перехватить извозчика. Усаживаясь в коляску, я небрежно бросил:

– На Эспланадную, к мадам Лятушинской.

Я не хотел сегодня искушать судьбу, играя в карты, так как знал из горького опыта, что фортуна нечасто поворачивается ко мне лицом, больше задом, поэтому намеревался навестить известный публичный дом, где надеялся встретить знакомых по университету.

Как я и предполагал, в зале встретил своих бывших однокурсников: Яна Стальского и Ивана Матушевского. Были в их компании еще два малознакомых «техника»[24], которые, заметив меня, замахали руками, то ли приглашая за свой стол, то ли отгоняя от себя наваждение. Судя по глазам Яна, тот уже находился на последней стадии опьянения, при которой, сколько бы еще не выпил, хуже не становится. Не в лучшем состоянии находился и Иван. Это не помешало им вспомнить, что я вроде бы умер, но и не позволило испугаться появления «живого мертвеца». Я пробрался к их столу и шутливо продекламировал:

– Dum vixi, bibi libenter. Bibite voz qui vivitis[25].

За столом на какое-то время воцарилась тишина, насколько это было возможно при бурном веселье за другими столами и вовсю наяривающем на пианино тапере. Ян побледнел, Иван стал бороться с тошнотой, которая грозила вырваться блевотиной прямо на стол, «техники» с круглыми от ужаса глазами неистово крестились.

– Сударь, – услышал я пьяный блеющий голос и заметил пятого участника пирушки, мужчину в стареньком чиновничьем мундире, обтягивающем громадное жирное тело; он, держа в руке рюмку, пытался приподняться, чтобы поприветствовать меня. – Я ничего не понял из вашей тарабарщины, но готов признать, что это золотые слова. Прошу за это выпить. Да-с! – воскликнул он, опрокинул рюмку и через мгновение зарылся носом в тарелку с холодцом, стоящую перед ним.