Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно - [107]

– Вон Варька-то! – грозно прокричал Иван, вставая из-за стола.

В воздухе запахло скандалом и потасовкой. Рыжеволосая Настя испуганно вскрикнула и запричитала:

– О господи! Свят, свят, пронеси! Неужели опять будет погром, полиция, разбирательство? – Она вцепилась в рукав моего студенческого мундира: – Сударь! Ради бога, остановите своего друга, прошу вас!

Я небрежным движением стряхнул ее руку.

– Мадемуазель Аника, не желаете ли еще шампанского? – слегка пошатываясь, обратился мужчина к девушке. – Я вам хочу подарить цветы, ведь мы с вами сорок дней как знакомы! – и крикнул в пространство: – Человек! Цветы барышне! И не замухрышки какие-то, а розы! Белые розы! Большой букет!

У меня по всему телу пробежал озноб – сорок дней назад была казнена Аника, моя невеста, за преступления, которых не совершала. Ее имя и время, прошедшее с тех пор, полностью совпадали. Эту проститутку Иван назвал Варькой, а жандармский офицер – Аникой. «Что происходит?» – подумал я, запаниковав.

Иван бросился на ничего не подозревающего мужчину, Василий, ставший было на его пути, отлетел в сторону, как пушинка.

«Неминуемое должно свершиться! – со страхом подумал я. – Офицер, получив по морде, схватится за револьвер и застрелит Ивана, а может, Провидению будет угодно, чтобы шальная пуля попала в меня, и таким образом свершится суд Господний! Спрятаться под столом, заслужить насмешки присутствующих и обмануть судьбу или ничего не предпринимать, принять все как должное? Может, вчера мне улыбнулась неслыханная удача в карты, чтобы сегодня я лишился всего, в том числе и жизни? Видимо, Провидением было предначертано мне появиться сегодня именно в этом заведении и ждать своего приговора». Я продолжал сидеть, ничего не предпринимая, желая лишь, чтобы все побыстрее закончилось.

И тут, за секунду до того, как на офицера налетел грозный Иван, свершилось невероятное. Перед ним выросла мужеподобная женская фигура, зычным прокуренным басом ужасающе рявкнула, перекрыв шум. Звук этого голоса заставил споткнуться на какой-то ноте и испуганно замереть тщедушного тапера, исполнявшего задорный канкан. За соседними столиками стихли пьяные голоса.

– Не позволю! – прогремело на весь зал. – Не позволю безобразничать! Марш на место, иначе больше ноги здесь вашей не будет! Ишь чего захотели! У нас приличное заведение! Езжайте в Яму и там творите, что хотите, а здесь не позволю!

Это создание толкнуло остановившегося Ивана в грудь, тот сразу сник и вернулся на свое место.

Водка снова и снова обжигала горло, и наконец в голове образовалась пустота, вытеснив все мысли. Я отказал Насте, твердо заявив, что хочу только Варю, а к своему требованию присовокупил пять рублей. Вскоре я вместе с ней поднялся в ее комнату, стал мучить ее тело, удовлетворяя свое. В ответ на ее слезы крикнул:

– Ты не Аника! Не Аника! Не сметь себя так называть!

Через час с друзьями, также посетившими верхние комнаты, насытившись продажной любовью и заплатив за это по три рубля с человека, мы покинули заведение. Мы торжественно несли тело упившегося чиновника с перемазанной холодцом физиономией, мирно почивавшего и готового путешествовать таким образом всю эту ночь. По-прежнему моросил мелкий дождь, но нам он был нипочем. Вскоре мы грянули во все горло старинную студенческую песню на мертвой латыни: «Edite, bibite, post mortem nulla voluptas!»[27]

* * *

Глеб открыл глаза и облизнул пересохшие губы.

– Я что-нибудь говорил? – спросил он.

– Достаточно много! – обнадежила его Алина. – Я все записала на кассету. Завтра ты ее получишь, а себе я сделаю копию.

– Я заберу ее сейчас. Достаточно того, что ты слышала, – жестко произнес Глеб и зло посмотрел на нее.

Ее зеленые глаза смеялись, она снова напоминала Ольгу. Лина вытащила кассету из магнитофона и отдала ее Глебу.

– Возьми, мне чужого не надо!

Он схватил кассету и выскочил за дверь. Уже в машине вспомнил, что не дождался Романа, но возвращаться не стал.

Дома, успокоившись, он вставил кассету в магнитофон, чтобы прослушать запись. Шелестела пленка кассеты, первозданно чистая, какие-либо звуки отсутствовали. Он упрямо прослушал всю кассету, обе стороны, и, убедившись, что на ней ничего не записано, позвонил Лине. Трубку никто не взял, номера своего мобильного она не дала. Глеб вышел из дома, сел в машину и поехал к ней домой. В окнах ее квартиры было темно, и, сколько он ни звонил в дверь, никто не откликнулся.

Вернувшись домой, Глеб почувствовал сильное недомогание и понял, что заболевает.

«Спать и только спать, завтра я снова буду здоровым и сильным», – дал он себе установку перед тем, как заснуть. Забывшись на пару часов в полудреме, насыщенной ускользающими картинами, он проснулся ночью от того, что его сильно тошнило. Его несколько раз вывернуло чуть ли не наизнанку, до вкуса желчи во рту.

Вспомнив, что при отравлениях требуется пить много воды, он вскипятил чайник и заварил чай. Его снова вывернуло, но стало легче. «Скорую помощь» Глеб вызывать не стал, посчитав, что самое страшное позади, – позывы к рвоте прекратились. Вскоре он провалился в глубокий тяжелый сон без сновидений. Проснулся поздним утром, ощущая себя полностью разбитым, вялым. «Что за дрянью Лина меня опоила?»