Ля-ля, детка! - [16]

Мне кажется, что я говорю о безнадежно устаревших вещах.

Все эти побои и требования уважать за то, что моя учеба в универе оплачена им. Оплачена потому, что внезапно решила поступать и готовилась к поступлению аж целых две недели. К тому же в наши вузы (особенно такие мажорные, как мой) можно поступить только за взятку. Платят даже льготники-инвалиды и золотые медалисты. Половина от стоимости всего обучения — и вы зачислены. А не дадите — ступайте на платное отделение. Я также слышала вопли, что всем, чего в жизни добилась — я обязана ему, и это исключительно его заслуга… Но это же бред! Я сама одевала себя, сдавая стеклотару и макулатуру. Сама рисовала, сама сдавала экзамены, училась сама, и сама же получала диплом. Всегда без чьей-либо помощи устраивалась на работу… И даже первым осмысленным предложением в моей жизни были слова: "Я сама". Почему люди, не сделавшие другим ничего доброго, причинившие массу вреда, смеют говорить, что им чем-то обязаны? Скажите, когда вас с ненавистью избивают и требуют благодарности за потраченные на вас деньги — вы будете благодарны?

Может показаться, что я жалуюсь, или не дай Бог жалею себя. Последнее точно нет. А насчет жалоб, то я просто связываю все оборванные нити причин и следствий между собой. Мне кажется это интересным. Раньше я как-то сильно не задумывалась об этом.

Например, никого из родителей никогда не трогали — ни наш внешний вид, ни как мы одеты, ни насколько привлекательны. Не волновали проблемы с мальчиками, с отсутствием друзей или счастья. И если мама еще иногда переживала по поводу моих ночных слёз, то Бредди куда больше волновала погода на луне. Сомневаюсь, чтобы он знал обо мне хоть что-нибудь: любимый цвет или любимую книжку, с кем я дружила в школе, или в кого была влюблена.

Правда также и то, что за своим внешним видом Бредди никогда не следил. Мы стыдились его, потому что бедность, плюс жадность, плюс неопрятность — страшное сочетание. Один раз сестра была на свиданке, и вернулась поздно. Этот попёрся ее встречать на улицу, хотя молодой человек завез её прямо во двор. Эн и не догадывалась, какой сюрприз её ждал. Она расскажет: "Когда мы вышли из машины и пошли к подъезду, нам навстречу вышел какой-то бомж и заговорил со мной… Я долго не могла понять в чем дело, а потом сообразила, что это мой отец! Он не поздоровался с моим парнем и шел за мной как конвой. Мне было так стыдно, так неудобно перед Ромкой!".

Все же, если родители покупали одежду, приоритет всегда был за папашей. Мать шла с ним на рынок, и они покупали ему полный набор. С другой стороны, я помогала маме, и у нее было меньше проблем с тряпками. Но я не полностью обеспечивала ее, а ее муж совершенно не заботился о том, чтобы его жена прилично выглядела.

Когда мама стала нормально зарабатывать, он начал постоянно клянчить и даже требовать у нее деньги: на бензин, на карманные расходы, за то, что подвез ее на работу, или выполнил ее мелкое поручение. Слушать его сварливые крики исключительно противно. Такие пристёбы, как ни странно очень заразны: вот уже который раз я напоминаю Эн, что за глажку и уборку в нашем доме ей никто не должен платить. Смешно? — А вы говорите!

Эн вообще росла внушаемым ребенком. Её папаша запугал с детства. До сих пор у нее куча страхов, которые в своё время помешали ей завести друзей, выучится в институте и пойти на работу. Началось все с того, что он внушил ей страх перед бактериями. Сестра мыла руки по десять раз после того, как касалась любого предмета. Мне было её искренне жаль. Я понимала, что с ней делают, как её ломают, но ничего не могла изменить. Меня всегда грубо обрывали и затыкали. И продолжали атаку на ее мозг. Наедине я говорила, объясняла, убеждала вместе с мамой — что микробов нет, что руки не грязные. Ничего не помогало. Даже когда страх перед грязными руками прошел, остались другие фобии. Самая сильная из них: боязнь оказаться хуже или воспользоваться чужой помощью. Ей настолько страшно вызвать чужое неодобрение в свой адрес, что она отказывается от любых контактов. Этим она перекрывает себе любые возможности научиться чему-либо от других людей и быть счастливой.

Со мной в три года пытались действовать теми же методами. Меня усиленно запугивали, но я все делала наоборот. Если говорили, что божьих коровок нельзя трогать руками, потому что на животе появятся такие же черные точки, как у насекомых, я тут же засовывала их в рот и делала вид, что глотаю. Страха не было. Я живо представляла, как мне пойдет новая окраска, потому что обожала этих букашек. Они жили у меня дома в трехлитровой банке с травой и водой. Вечером я отпускала их с балкона и смотрела, как красиво они распускают крылышки в полёте. Я не боялась собак, обезьян, червяков, пауков, змей или птиц… Скорее уж огромных тропических бабочек яркой окраски. А вот страшилки-росказни вызывали во мне любопытство. "Бабай? А как он выглядит?". Никто не мог толком объяснить, и я его не боялась. Но тут с нами произошел один случай.

Мне еще не было трёх, и увиденное я оценивала сидя на руке матери. В большом универмаге она перепутала туалет с подсобкой. Когда мы туда зашли, свет был выключен, и чья-то синяя голова матово блестела в темноте на фоне окна. Нечто двинулось к нам навстречу и заговорило. Мы заорали и выскочили оттуда, как ошпаренные. "А-а-ахх… Кто это был?" — я захлебывалась воздухом и своим перепугом. "Бабай!" — сказала не менее испуганная мама первое, что пришло ей в голову. С тех пор я стала относиться к темноте очень осторожно.