Львовский пейзаж с близкого расстояния - [14]
На последнем курсе Фриц подружился с Джорджем Элисом. Англичанином. Мать Джорджа, овдовев, вышла замуж за фабриканта, владельца огромной фабрики сантехники около Лидса. Несколько тысяч рабочих, ванны делали, трубы. На новогодние каникулы — две недели, Джордж пригласил Фрица к себе. Фабриканту было за восемьдесят, но выглядел молодо. Водил машину, носился по шоссе на максимальной скорости. Отправились осматривать какой-то замок на вершине горы, к замку вела узкая дорога. Две машины не могли разминуться, если внизу горит красный, значит, машина сверху съезжает. Поднимались к замку пешком, и фабрикант возмущался, зачем идти, если он мог легко проехать.
Женский пол представляли студентки. Очень милые девушки, крайне озабоченные учебой. Теперь это так вспоминается. Учеба для них — все. Много черных, цветных, среди них — очень красивые. Полагалось иметь знакомую студентку и вместе с ней появляться на балу. Бал давали раз в месяц. Как-то у Фрица была красивая дама. Смуглая, кажется, испанка. Англичане говорили: — Ого, какую Фред нашел себе партнершу (они иногда называли его Фредом, на свой манер). Девушка великолепно танцевала, говорила с акцентом, еще большим, чем у Фрица. Платоническая любовь. Потом была англичанка, дочь зубного врача. Звонила часто, даже ночью. Но тут Фриц остался равнодушен.
Спустя год пребывания в Англии Фриц стал участвовать в мотоциклетных гонках. Разные заводы устраивали гонки с целью рекламы. Платили хорошо. Заводы Роч, Нортон, Нью империал. Около побережья Англии был какой-то остров. Улицы шли волной, вверх-вниз. Транспорта на острове почти не было, и там по субботам постоянно проводили гонки. Сначала Фриц выступал за Роч. Нужно было регистрировать машину в полиции. Полисмен вышел вместе с ним, поглядел на вождение. Фриц дисциплинированно выполнял все команды — повороты, круги и с первого раза сдал на право участвовать в гонках.
Полиция была вежлива, но правила лучше было не нарушать и тем более не попадаться. Иначе неприятности гарантированы. Фриц как-то выехал буквально на рассвете, улицы совершенно пустые, и дал по городу миль шестьдесят. Это больше, чем разрешалось. Но как он мог на гоночном мотоцикле, который давал двести километров, ехать медленнее? И тут же догнала его какая-то коробка, в жизни не подумаешь, что машина, а на ней — авиационный мотор. Специально, чтобы урезонивать лихачей. Вышли двое. В штатском. Документы не спрашивали, а сразу: видели, что написано? Почему нарушаете? Гонок вам мало? Вот бумага, завтра пожалуйте в суд. Пришлось идти. Судья в мантии возносился над залом, нарушителя поставили внизу, бумагу поднесли судье. С Фрицем оп разговаривать не стал. Глянул и объявил. Один фунт. Это было довольно много. Отец посылал пятнадцать фунтов в месяц на карманные расходы. Фриц пошел в кассу, на бумагу поставили штамп, уплачено. Права не отбирали. Судья предупредил, второй раз он так легко не отделается.
Потом Фриц гонял за Нортон. Там была великолепная машина. Он выиграл две гонки и ему дали сразу пятьдесят фунтов премии. Вообще, за победу давали по десять. Это были большие деньги. Фриц купил себе автомобиль. Машину нужно было целый день ладить, регулировать. Но Фрицу это нравилось, как раз по его специальности. К середине второго года учебы Фриц переехал в квартиру побольше, он мог себе это позволить.
Поездка через рейх. Был случай. Фриц ездил каждый год домой на каникулы. Возвращался в Англию. Как-то отец говорит, у нас тут коллега-врач недавно объявился. Его мать — престарелая еврейка из Бельгии. Едет к себе. Соображает плохо. Ты ее довези. Дает Фрицу ее документы на проезд через границы, а там: румынско-польская, польско-немецкая и немецко-бельгийская. Правда, поезд прямой до Брюсселя, потому трудностей быть не должно. И тут же, на несчастье Фрица, вручают ему ящик винограда. Родной брат отца Соломон Гольдфрухт (дядя Сало, рассказ о нем впереди) живет во Львове. В Черновцах винограда полно, во Львове куда меньше. Фриц садится со своим багажом, со старухой и виноградом. Приезжают на рассвете во Львов, дяди Сало нет. Почему, неизвестно. Фриц мечется возле вагона. Кондуктор успокаивает, не важно, в Кракове стоянка двадцать минут, почта рядом, оттуда можно отправить. Приезжают в Краков, Фриц бежит на почту, отсылает второпях виноград. А поезд опаздывал и сократил стоянку. Фриц только хвост увидел. Все документы, в том числе, на старуху, остались у Фрица. Он бросился к начальнику вокзала, тот отнесся с пониманием, усадил в следующий поезд, а сам обещал дать телеграмму, чтобы вещи и старуху сняли на границе. Приезжает Фриц в приграничный город, старухи нет, проехала дальше прямо на контрольный пункт. До него отсюда тридцать километров. Что делать? Просит таксистов, подвезти. Куда пан едет? Тут Фриц сглупил. В Англию. Ага, значит, в Англию. Англичане считались у поляков богатыми людьми. Десять фунтов. Меньше, не едем. В Англии на десять фунтов месяц можно жить, грабеж страшный. Этому таксисту, что десять, что двадцать, назвал первую цифру. Но что делать, поехали. Только отъехали, военный поперек дороги. Маневры. Свернули, проехали через какое-то село. Еле добрались. У Фрица, кроме фунтов, было десять шиллингов. Он таксисту их сунул. Тот, видно, первый раз английские деньги видел. Решил, что фунты, уехал счастливый. Прибегает Фриц на станцию. Вот она — граница, красный канат натянут. Старухи нет. У Фрица ни вещей, ничего, все в поезде. Поляки осмотрели, визы в порядке, пропустили. Бежит Фриц через туннель на немецкую сторону. Немец. Стой. Документы проверил. Раздевайся. Раздел догола, всю одежду перещупал. Фриц, действительно, выглядел подозрительно, запыхавшийся, с пустыми руками. И студенческая виза на десять лет вперед. Поднимается на перрон с немецкой стороны, сидит старуха на вещах. Поляки ее как-то выпустили без документов, а немцы ссадили. Старуха ничего объяснить не могла, Фриц и не спрашивал. После войны, когда он вернулся на несколько лет в Черновцы, ему кто-то сказал, что тот врач, который старуху отправлял, оказался чей-то шпион. Скорее всего, немецкий. Возможно, что-то в багаже перевозили. Другого объяснения Фриц до сих пор не придумал, хоть и это удовлетворительным не назовешь. Вообще, предвоенная Европа была заражена шпиономанией. Это был социальный невроз, дурное предчувствие, которое грозило вот-вот сбыться. Что и случилось.
