Львовская гастроль Джимми Хендрикса - [106]

— А ты себя считаешь счастливой? — поинтересовался неожиданно, после недолгой паузы в разговоре, Тарас.

Оксана задумалась.

— Обычно я счастливая, — проговорила она почти шепотом. — Иногда, понятное дело, одиноко. Но я привыкла, и мне так легче. Если однажды встречу кого-нибудь, с кем смогу быть еще счастливее, буду рада. Но сама искать его не буду… Любовь — это ведь как помощь, а взаимная любовь — взаимопомощь…

— Ну ты как мать Тереза, — полушутя выдохнул Тарас.

— А чем тебе мать Тереза не нравится? — Оксана посмотрела в глаза гостю мягко, но критично.

— Нет, мне нравится. Тем более, что она уже умерла… Не боишься, что тебя будут когда-нибудь называть «мать Оксана».

— Не боюсь, — усмехнулась Оксана. — Не будут так меня называть. Сначала Лесю из «Осели» будут называть «мать Олеся»! Выпить не хочешь?

Тарас задумался. И понял, что ему совершенно не хочется выпить. Так искренне и открыто он еще никогда с Оксаной не говорил. «Может, она хочет выпить? — закралась мысль. — Тогда не грех бы ее и поддержать!»

И он кивнул.

Они выпили по стопочке коньяка.

— Когда свадьба? — спросила Оксана.

— Не знаю. Я еще предложение не сделал!

— Как не сделал? — пораженная Оксана уставилась на Тараса, как на идиота.

— Нет, я сегодня сделаю. Обязательно. Я хотел только сначала с тобой поговорить.

Оксане понравилось услышанное.

— Ты когда к ней пойдешь, скажи, где вы встречаетесь! Я буду там и понаблюдаю за вами незаметно!

Глава 51

Ближе к полуночи дождь решил сделать передышку. Алик, выпив крепкого кофе для ночной бодрости, вышел во двор и прислушался. Рябцев должен был бы уже подъезжать, но характерного урчания его желтого мотороллера слышно не было. Мимо дома в сторону Брюховичей проносились редкие машины, шипя шинами по мокрому асфальту. В сторону центра города, казалось, никто не ехал.

Алик вернулся в свой флигель. Постоял у печки, от чугунных конфорочных кругов которой разливалось по комнате домашнее, доброе тепло. Присел в кресло и зевнул. Можно было бы включить музыкальный центр и разбудить, растормошить свое тело хорошей роковой вибрацией, но тогда проснется мачеха и сердито застучит по стенке, разделяющей их жилые территории, собранные под одной крышей родительского дома Алика. Ему не хотелось, чтобы роковые вибрации растормошили старенькую вдову его отца. Пусть спит! В ее возрасте спокойный сон — штука полезная.

Алик вспомнил слова своего давнего приятеля. Похоронив отца, приятель сказал, что когда оба родителя были живы, они ЖИЛИ, а когда осталась одна мать, ее жизнь быстро превратилась в ДОЖИВАНИЕ. И она еще лет десять после смерти мужа доживала свою жизнь, доживала ее скучно, безрадостно, но терпеливо.

Вот и мачеха терпеливо доживает свою. Алик тяжело вздохнул. Прислушался снова. И услышал едва уловимый скрип кровати за стенкой. Всё-таки ее сон не был спокойным. Да и она сама постоянно жаловалась. То на суставы, то на одышку, то на сердце.

Алик поднялся, посмотрел на часы. Решил, что если Рябцев не приедет до часу ночи, то никуда они уже не поедут.

Но без двадцати час знакомое урчание мотороллера влетело в открытую форточку. И Алик снова вышел во двор. Повернул направо к воротам и увидел бывшего капитана, заводящего в открытую калитку свой желтый «piaggio» уже с выключенным двигателем.

— Может, сразу поедем? — спросил Алик, решив, что Рябцев хочет выпить кофе или просто посидеть на диване.

— Поедем, поедем! — закивал Рябцев. — Только мой мотороллер я у тебя оставлю. Чтобы не беспокоиться!

— А на чем тогда мы поедем? — удивился Алик.

— А я такси вызвал. Минут через пять будет. Нам же пить придется, а пьяный я за руль не сажусь. Ну, почти не сажусь… Где его лучше оставить?

Алик помог Рябцеву затолкать мотороллер в свой маленький сарай, деревянной дверцей смотревший в сторону огорода и туалетной будки.

— Подержи! — Рябцев передал Алику спортивную сумку, в которой тут же что-то звякнуло.

Сумка оказалась довольно тяжелой.

— Что там? — спросил старый хиппи.

— Анестезия. Литр водки и нормальная закуска, чтобы в кому не впасть, — пояснил Рябцев.

За домом на дороге остановилась машина.

— О! Это за нами! — обрадовался бывший капитан.

— К Опере! — скомандовал Рябцев таксисту, когда они уже уселись на заднее сиденье.

— А не поздновато? — пошутил таксист.

Рябцев проигнорировал шутку. Машина развернулась, чуть не задев огромное бетонное заграждение от танков, оставшееся лежать на обочине Замарстиновской со времен Второй мировой.

— А может, раньше выйдем? — зашептал Алик бывшему капитану КГБ. — Можно ведь прямо к тому двору!

Рябцев отрицательно мотнул головой.

— Пойдем от Оперы так, как ты шел той ночью! Вдруг он в другом месте сидит?!

Возле оперного театра было безлюдно и тихо. На проспекте привычно работали светофоры, но свои сигналы подавали они вхолостую, так как и машины, и пешеходы отсутствовали. Мокрый асфальт блестел под ногами. Алик и Рябцев шли молча деловитой походкой.

— Что-то мне подсказывает, что сегодня его тут нет, — грустно проговорил Рябцев. — Идем дальше по твоему маршруту. Ты же всегда этой дорогой домой ходишь?

Алик кивнул.

Вернулись на тротуар и зашагали дальше по проспекту Черновола.