Львиная стража - [78]

Уехали доставщики, уехал грузовик. Пол увидел, что Нина, вместо того чтобы немедленно вернуться в дом, прошла в зимний сад и внимательно изучает свои новые, унылые растения. Они напоминали ему цветочное убранство какой-нибудь гостиницы или конференц-зала. Казалось, что она очень далеко от него. «Я практически ее не знаю, – подумал Пол. – Кто она?»

Эти слова были непроизвольно произнесены вслух. То ли телефонный звонок стал ответом на слова, то ли сами слова спровоцировали звонок. Он взял трубку, назвал свой номер и услышал дыхание.

– Кто это?

– Вам не нужно знать мое имя. – Это был тот самый человек, который предлагал ему двести тысяч фунтов, второй голос. – Вы получили посылку?

Ему очень хотелось послать его.

– Да, – сказал он спокойно.

– Полагаю, вы узнали волосы. Мы решили, что в сопроводительном письме надобности нет. С нею все в порядке; переживает немного, но этого и следовало ожидать. Не сомневаюсь, вы помните – мой друг сказал вам, что вы должны кое-что сделать для нас?

– Мне было бы стыдно называть такого человека другом.

– Глупо, – сказал голос. – Зря вы оскорбляете нас, это вас никуда не приведет. Разве вы не хотите узнать, как вернуть Джессику?

– Конечно, хочу.

– Вы можете получить ее завтра. Как вам такое?

Даже ради Джессики Пол не мог допустить, чтобы этот человек мучил его просто так, из удовольствия.

– Скажите, что я должен делать. – Он говорил резко. Кажется, это возымело немедленный эффект.

– Отдайте нам Принцессу. В обмен. Отдайте нам Принцессу и можете получить Джессику.

– Кого?..

Гарнет задумался, пытаясь понять, кого похититель имел в виду, но понять так и не смог.

– Нину Эбботт, – сказал мужчина. – Мы хотим ее в обмен на Джессику.

Глава 20

Старый отец Мамы, которого, как предполагалось, мы должны были называть дедушкой, изредка приходил нас повидать. Он приходил по воскресеньям на обед. Папа ездил за ним на машине и привозил к нам. У дедушки были ноги колесом, как у жокея, и он ходил согнувшись из-за артрита. Когда-то, примерно пятьдесят лет назад, он был батраком на ферме, так это тогда называлось. Сейчас таких называют сельхозрабочими. Дедушка часто рассказывал о тех местах, думаю, это был Гемпшир. По сути, он только об этом и говорил.

Он рассказывал, что в тех краях никуда нельзя было ходить. Это считалось нарушением владения. Тебя тут же пристрелили бы егеря, если бы ты не попался в капкан. Папа говорил, что он, должно быть, имеет в виду более давние времена, лет сто пятьдесят назад, но дедушка настаивал. Он рассказывал, что единственными, кому разрешалось ходить где угодно, были охотники на лис и люди, охотившиеся на зайцев с биглями. Ну, возможно, во времена дедушки было именно так, а может, и иначе, но сейчас все совсем по-другому. И главным образом потому, что вокруг никого нет. Сельхозработы полностью механизированы, и хотя вероятность встретить кого-то очень мала, можно все же увидеть одинокого мужчину, управляющего трактором или каким-нибудь похожим на танк агрегатом, – только и он, вместе с сигаретами, сэндвичами, пивом и наушниками, будет заперт внутри своей кабины.

Если надо убить сорняки, они посылают вертолет, который разбрызгивает отраву. Бо́льшую часть времени поля и леса пусты. Они похожи на города ночью; отличие в том, что и ночью, и днем они одинаковые. На селе запружены только дороги, открытая же местность предоставлена природе или тому, что от нее осталось. Вот поэтому для нас не составляло труда перегонять кемпер в различные укромные местечки.

В первую ночь мы проехали двадцать миль на север и встали в лесу. Это была сущая глухомань. Мы проехали через деревню, имевшую весь полагающийся набор: церковь, парочка пабов, администрация, принаряженные большие дома, обязательные силосные башни и зернохранилища на окраине. Наш лес находился в долине, до него можно было добраться по грунтовке, ответвлявшейся от шоссе. Оттуда не было видно ни одного дома, даже церковной колокольни видно не было.

Тилли все организовала, даже запаслась едой. Она пожарила на гриле сосиски, и мы съели их с консервированной картошкой и горошком, который разморозили и подогрели. Джессика к этому времени уже заснула, что было хорошо, потому что мы не могли бы есть в ее присутствии – ведь наши лица были бы скрыты чулками. Она вообще отказалась есть, но сказала, что выпьет чашку какао. Тилли очень настаивала на какао, что было не в ее характере. Я понял почему, когда Джессика заснула. Тилли подмешала в него снотворное. Оно было в капсулах, и Тилли вскрыла одну и высыпала порошок в чашку, где уже было какао с молоком и сахаром.

Я уже говорил, что не люблю детей, и это правда. Они надоедливые, не так ли? И с ними скучно. Вопросы, которые они задают, их незнание того, что ты уже давно знаешь, – все это раздражает. Однако с Джессикой я чувствовал себя как-то странно. Я чувствовал себя… ну, вероятно, правильно будет сказать озадаченным. Я знаю, что Сандор и Тилли ничего такого не чувствовали. Сандор не обращал на нее никакого внимания, он вел себя так, будто ее там нет, хотя он среагировал бы достаточно быстро, если бы она попыталась сбежать. Тилли – резкая, бесцеремонная и жесткая – вела себя, думаю, как надзиратель в колонии для малолетних преступников. Я видел резон в таком поведении. Как-никак мы притащили ее сюда не для того, чтобы баюкать и рассказывать сказки. И все же я был озадачен, я чувствовал себя неловко. Когда она смотрела на меня, я радовался, что она не видит моего лица, причем не только потому, что его закрывает чулок.