Лужайкина месть - [22]

На дороге обозначился поворот, и показался дом — неожиданно, без предупреждения, прямо посреди моего личного нигде. Мне это не понравилось.

Дом больше походил на большую хижину. Его окружало множество старых машин, мусора с лесоповала и таких вещей, которые сначала нужны, а потом их бросаешь.

Мне не хотелось, чтобы там стоял дом. Завеса дождя рассеялась, и я оглянулся на гору. Я спустился лишь на полмили, все время думая, что я тут — один.

Оказалось — шутка.

Дом-хижина смотрел на меня и на дорогу одним окном. В окне я ничего не разглядел. Хотя ночь уже начиналась, свет в доме никто не зажег. Но я знал, что дома кто-то есть — из трубы валил густой черный дым.

Я подошел к дому поближе, дверь распахнулась, и на грубо сколоченное крыльцо выбежал мальчишка. На нем не было ни башмаков, ни куртки. Лет девяти, светлые волосы растрепаны, как будто у него в голове все время дул ветер.

Выглядел он старше, чем на девять, и за ним сразу же высыпали три его сестренки: три, пять и семь. На них так же не было ботинок — и курток не было. Сестры тоже выглядели старше своих лет.

Тихое волшебство сумерек внезапно раскололось, снова пошел дождь, но дети в дом не вернулись. Они стояли на крыльце, мокли и смотрели на меня.

Надо признать — странное это зрелище: я спускаюсь по их грязной узкой дороге посреди забытой богом глухомани перед самой темнотой и прижимаю к себе 30:30 так, чтобы вода не затекла в ствол.

Когда я проходил мимо, дети не сказали ни слова. У сестер были взбаламученные прически, как у карликовых ведьмочек. Их родителей я так и не увидел. Света в доме не было.

Перед домом на боку лежал грузовичок модели А. Рядом — три пустых пятидесятигаллонных бензиновых бочки. Никакого смысла в них больше не было. Тут и там — какие-то куски ржавого кабеля. Откуда-то вышла желтая собачонка и уставилась на меня.

Проходя, я ничего им не сказал. Дети уже промокли насквозь. Молча они жались друг к другу на крыльце. У меня не было причин полагать, что в жизни есть еще хоть что-то.

Давным-давно люди решили жить в Америке

Я брожу, размышляя о том, как хочется, чтобы меня трахнул кто-нибудь новенький. Холодный зимний день, и просто еще одна мыслишка, почти выскочила из головы, когда…

Высокая, боже-как-я-люблю высоких, девушка идет по улице, небрежная, как молодое животное, в "ливайсах". В ней, должно быть, 5 футов 9 дюймов, она в синем свитере. Груди потерялись под ним и движутся в решительном течении юности.

На ней нет туфель.

Она хиппушка.

У нее длинные волосы.

Она не знает, насколько прекрасна. Мне это нравится. Это всегда меня возбуждает, а сейчас и вовсе нетрудно, поскольку я и так думаю о девушках.

И тут, когда мы уже почти разминулись, она поворачивается ко мне — вот чего я никак не ожидал — и говорит:

— Мы случайно не знакомы?

Ух ты! Она стоит рядом. И вправду высокая!

Я вглядываюсь в нее. Пытаюсь понять, знаю ли ее. Может, бывшая любовница или еще кто, кого я встречал или к кому по пьяни клеился. Я внимательно смотрю на нее, прекрасную, свежую и юную. У нее невообразимо красивые синие глаза, но я ее не знаю.

— Я уверена, что раньше вас видела, — говорит она, заглядывая мне в лицо. — Как вас зовут?

— Кларенс.

— Кларенс?

— Ага, Кларенс.

— А-а, тогда мы не знакомы, — говорит она.

Что-то она быстро.

Ее ногам на тротуаре холодно, и она горбится в мою сторону, будто мерзнет.

— Как вас зовут? — спрашиваю я: может, я ее подклею. Вот что я сейчас должен делать. На самом деле, с этим я опоздал уже секунд на тридцать.

— Ива, — говорит она. — Мне надо на Хайт-Эшбери.[36] Я только что из Спокана.

— Зря, — говорю я. — Там очень неприятно.

— У меня друзья на Хайт-Эшбери, — говорит она.

— Неприятное место, — говорю.

Она пожимает плечами и беспомощно глядит вниз, на ноги. Потом поднимает голову, глаза дружелюбные и раненые.

— Это все, что у меня есть, — говорит она.

(В смысле то, что на ней.)

— И что в кармане, — говорит она.

(Украдкой бросает взгляд на левый задний карман "ливайсов".)

— Друзья меня выручат, нужно только до них добраться, — говорит она.

(Глянув в сторону Хайт-Эшбери в трех милях отсюда.)

Внезапно ей становится неловко. Не понимает, что делать. Отступает на два шага. В направлении вверх по улице.

— Я… — говорит она.

— Я… — снова глядя на замерзшие ноги.

Еще полшага назад.

— Я.

— Я не хотела ныть, — говорит она.

Теперь все это ее по-настоящему раздражает. Она готова уйти. Все вышло не так, как ей хотелось.

— Может, я тебе помогу? — говорю я.

И лезу в карман.

Она делает шаг ко мне, мгновенно успокоившись, будто случилось чудо.

Я даю ей доллар, совершенно потеряв где-то ленту, которой собирался ее клеить.

Она не может поверить, что это на самом деле доллар, обхватывает меня руками и целует в щеку. У нее теплое, дружелюбное и податливое тело.

Мы бы прекрасно смотрелись вместе. Для этого нужно было лишь произнести нужные слова, но я ничего не говорю, потому что потерял всю свою клейкую ленту и не знаю, куда она делась, а девушка блистательно отчаливает ко всем тем людям, которых еще встретит, и ко всем жизням, которые проживет, — я в лучшем случае стану призрачным воспоминанием.

А эту жизнь вместе мы уже прожили.