Лувр делает Одесса - [65]

Вейз мир! Уже через несколько дней наиболее шустрые представители прессы штурмовали квартиру Ефима. На все вопросы он отвечал неопределенно и не спешил подтверждать свою причастность к изготовлению шедевра.

– Может быть, эта моя работа, а может, и нет, – уклончиво отвечал он с улыбкой собравшимся корреспондентам. – Пока не увижу тиару собственными глазами, не могу признать ее своей.

Такое заявление только подогрело интерес у правительства Франции и жаждущей сенсаций публики. На адрес Разумовских посыпались письма с подкупающими предложениями в обмен на информацию из первых уст. Цунами набирало силу. После первой волны последовала вторая, и более мощная. Фиму пригласили на беседу во Французское консульство, где с легким пристрастием провели допрос. Будучи человеком неглупым и порядочным, он рассказал все как есть и согласился повторить то же самое в Париже, если ему и его семье выделят 1200 франков на проезд и проживание. Консул запротоколировал разговор, дал расписаться и отправил информацию на Родину дипломатической почтой.

После такого поворота событий Министерство народного просвещения назначило профессора Сорбонны Клермон-Ганно специальным уполномоченным по расследованию этой шумной истории. А он, в свою очередь, попросил правительство выделить господину Разумовскому необходимую сумму.

На следующей встрече с консулом Ефим получил не только деньги на поездку, но и заманчивое предложение, о котором только можно было мечтать.

– Господин Разумовский, я с большой симпатией отношусь к вам и вашему таланту, поэтому хочу вас попросить приехать в Париж под чужим именем. Никто не должен знать о вашем визите. Вопрос, который придется решать нам всем, касается Академии наук. Ее честь пытаются очернить, а нам с вами предстоит восстановить правду и разоблачить группу мошенников, греющих руки в государственном кармане. И второе, о чем я собирался поговорить. Для подтверждения ювелирной квалификации вам понадобится продемонстрировать несколько своих работ. Совершенно спокойно вы можете нам доверить самые лучшие произведения. Консульство переправит их в Париж.

Счастью мастера не было предела.

– Мэри, мне все-таки придется уехать во Францию, – сообщил Ефим жене, вернувшись домой.

– Значит, не обошлось.

– Не обошлось, и я этому бесконечно рад. Представляешь, наконец-то мои произведения законным путем появятся в Европе! – ликовал Фима. – Париж сможет по достоинству оценить все, над чем я трудился много лет. Мэрька, как ты и хотела, я стану знаменитым!

– Ой, Фимочка, что-то мне страшно делается через эту историю. Недолюбливала я этого Гендлера и правильно делала. Скользкий тип. Арестуют тебя из-за него, а ты и оправдаться не сможешь.

– Это еще почему?

– Вы умеете говорить по-французски, господин Разумовский?! – расплакалась Мэри на плече у мужа.

Звездный час приближался со скоростью парижского экспресса. Как всякий разумный и наученный опытом человек, Фима сделал несколько экземпляров копий рисунков, фотографий и схем тиары. Во избежание потери, один пакет он отправил с дипломатом, второй – почтой, а третий взял с собой. Как он был прав! Уже в Париже из чемодана исчезли привезенные бумаги. Кому-то сильно не хотелось, чтобы правда о тиаре всплыла на поверхность. Не менее чудным образом в это же самое время американский миллионер высказал жгучее желание приобрести тиару за огромные деньги. Смешной человек! Кто же ее отдаст, когда скандал в самом разгаре, а на кону честь самого авторитетного музея в мире! Таким образом, избавиться от нее тоже не получилось.

В начале апреля 1903 года Ефим поселился в гостинице «Централь» под фамилией Бордес. Уже на второй день он посетил министерство иностранных дел, где ему отдали переправленные дипломатической почтой эскизы. Встреча с Клермон-Ганно проходила в полном секрете. Вопросы профессора переводились быстро, четко и фиксировались секретарем, равно как и Фимины ответы. Уже с первых минут стало понятно, что он разговаривает со специалистом высокого уровня. Господин Клермон обладал не только обширными историческими знаниями, но и имел весьма глубокие понятия в ювелирном деле. «Как готовился сплав золота? Какими инструментами делался тот или иной фрагмент? Какие исторические сцены были изображены на короне и что взято за образец? Какие вес, диаметр и высота тиары?» Один за другим в адрес мастера летели вопросы. Ефим абсолютно честно рассказывал все, что касалось процесса работы.

После беседы состояние Ефима было словно у шахтера, отработавшего смену в угольном забое. Такого психоэмоционального напряжения он еще никогда не испытывал. С одной стороны, интересно беседовать с интеллигентным, эрудированным человеком, но с другой, немного пугал напор, а также ответственность, о которой то и дело напоминал профессор. Фима старался быть спокойным и максимально открытым. Честь Лувра волновала его не так сильно, как его собственная. Он знал жизнь и хорошо понимал, что любая тяжба может легко обернуться против честного человека, если этого возжелают сильные мира сего. Но, как бы там ни было, после первой беседы между ним и господином Клермоном-Ганно появились точки соприкосновения и даже симпатия. Фима это почувствовал на интуитивном уровне, а интуиция его никогда не обманывала.