Лушина воля - [3]

Вечером же собрали на площади у волисполкома всех баб, пришли и мужики больше для любопытства, чем для дела. Только любопытствовать было нечего особенно. Вышла Луша на крылечко, стала говорить просто:

— Вот что, товарищи! Сами видите, сами знаете, сколько бед и несчастья оттого, что дети у вас летом без призора остаются! Не вам говорить — сами порасскажете! Да и что рассказывать — вот парень стоит, на ваших глазах уродом вырос, знаете отчего! Да и пожарище еще не все отстроилось…

Поддакнули бабы, мужики мотнули головами:

— Правильно!

— Так давайте беде поможем!

Насторожились бабы. Древняя старушка вышла поближе, завернула платок за ухо, стала слушать. Луша о яслях рассказала — зашевелились бабы все вдруг, как лес знойным летом при ветерке, и только Луша кончила, — посыпалось из толпы:

— Да в этакой-то дом детей принесем!

— Да ты только начни дело, а мы поддержим!

— Что говорить об этом! Только делото начни!

Старушка высунулась совсем вперед, сказала:

— Ты только сама, касатка, в голове-то стань, ты только закрути дело, закрути, а уж дальше пойдет! А то у нас баба темная, глупая. В таком деле она, как рыба в сети — метнуться ей куда — неведомо!

— Только я гостья у вас, сказала Луша спокойно, так беритесь со мной вместе, чтоб знать, как и что!

Долго толпились бабы у крыльца, спрашивали, думали, качали головами: «Эх, хорошо бы как», и разошлись поздно. Гриша Касаткин проводил Лушу, спросил:

— Ну, а теперь дальше что делать?

— А вот собирайте товарищей, давайте думать! Тут у вас дьякон в общественном доме живет — можно его к попу переселить, а дом под ясли! Остальное добудем.

Парень этот уцепился за дело, ровно за свое собственное, да и другие товарищи не отставали. Закипело дело, как в сказке: паренек этот прошения пишет в Волисполком, в Кооператив, в Отдел охраны Материнства, в Отнароб, парни лошадей добывают, Луша с прошениями ездит, договаривается, доказывает, просит. В первый же праздник Гриша собрал всех девок и парней с деревни, поговорил с ними, потолковал. Пришла и Луша поговорить — сговорились; диву дались мужики, как пошло дело. Уж дьякон к попу перебрался, уж девки дом вымыли, сад при нем вычистили, а парни настрогали досок, ладят столы, скамейки, кроватки. Луша ходит, показывает, и не командует, а всё ее слушаются.

Стон стоит у дьяконова бывшего дома, смех, шутки, и над всем — песня комсомольская — Луша привезла, научила:

— Эх, кабы были все, как вы,

Ро-о-отозеи!

Что б осталось от Москвы,

От Рассей!

Зашел как-то дядя Лушин за нею — смотрит — уже над дверями красная вывеска с золотым обводом, а на вывеске золотые же слова:

— Ясли для детей — «Солнышко».

— Да кто ж вам вывеску-то писал?

— А я немножко умею — закраснелась Луша — у нас на фабрике в студии училась рисовать немного. Вот и написала! Плохо, чай?

— Чево плохо, как жар горит, сердце радует!

— Ну, и я рада, что не задаром у вас тут в деревне живу! Пригодилась хоть на то!

Подивились мужики еще раз, а на утро привез со станции в ясли кузнец заведующую. А вечером с нею Луша всю деревню обошла, наказывала, толковала:

— С завтрашнего дня можете детей в ясли утром занести. Всем места хватит, и присмотр будет, и питание, и игры хорошие, а кому и картинки, и книжки!

Потянулись с утра в дом и бабы, и мужики — глазам не верят: всё ладно, учительница улыбается, ребят записывает, Луша по дому водит, показывает: тут вот кормить будут, тут вот печка будет кашу всем варить, тут отдыхать детям, здесь мыться — понравилось мужикам, а бабы до вечера толкались, радовались:

— Только уж и сами не забывайте, кто что может — помогайте: крупой, молоком, дровами! — говорила Луша.

— Да разве за этим дело станет?!.

Утром поехали в поле, едут назад вечером — все мимо яслей проехать норовят: кто за ребятами, а Лушин дядя так просто взглянуть, усмехнуться в бороду, ткнуть кнутовищем в вывеску, сказать:

— Ну, и Луша! Вот так девка!

А провожать Лушу собралось все село. Гриша Касаткин на тройке до станции прокатил, а поезд уходил — чуть не заплакал.

Уезжая, Луша просила писать — и писали ей аккуратно. Осенью дядя сам написал:

— Ноне летом, как чудо какое: ни одной беды у нас после того быка не было с детьми. Старуха моя говорит: «Божья воля!» А я только посмеиваюсь с Гришухой, говорю: «Пожалуй, тут больше Лушиной воли, чем божьей!».

Дороже денег

Осень выпала сухая, веселая; с хлебом убрались во-время: за лето не пропало даром ни дня, ни часа — ясли помогли. С весны — время было как раз девочку от груди отнимать — снесла Варвара ребенка в ясли, за сестренкой и Ванька увязался. Брала из яслей обоих Варвара только на ночь; Ваньке же понравилось так, что за все лето ни разу и в поле не просился.

Работали без помехи день, с утра до вечера; обошлись первое лето без работника — сами справились, хоть после молотьбы и прихворнул Илья: зашиб руку, сходил в больницу, лекарство доктор прописал, а сделать посылал в город, в волостной больнице не нашлось.

Вернулся Илья домой, повздыхал, сказал жене:

— Поезжай утресь в город, да уж заодно и хлеба продашь пудов десять.

— Что ж, с‘езжу — согласилась Варвара — да вот Маньку-то как? Ясли-то закрыли — куда ее? К тетке завезти на день?