Лунный парк - [16]

Он аспирант». (Когда мы встречались с Джейн в восьмидесятых, она употребляла от случая к случаю – бывало, не отказывала себе в удовольствии, но чаще воздерживалась.) Я не хотел, чтоб Джейн видела его сегодня, поэтому надо было разобраться по-быстрому – хотя дом уже погрузился в настолько глубокий и интенсивный пурпур, что она легко могла спутать его с каким-нибудь ряженым. Если Джейн и наткнется на него, придется сказать ей, что это студент в костюме «седого золотоискателя».

Впустив Кентукки-Пита, я несколько поколебался, прежде чем предложить ему «Маргариту», быстро провел в свой кабинет, запер дверь и достал кошелек. Все равно он торопился: к восьми ему нужно было успеть в колледж, чтобы продать кучу наркоты разношерстному студенчеству. Когда он попросил у меня трубку в долг, я открыл сейф. Он допил пунш и шумно, с удовлетворением выдохнул, мурлыча под «Время года» в исполнении «Зомби».[9] («Как тебя зовут? Кто твой папа? Богат ли он? Богат ли он, как я?») – А там что? – спросил он, вытягивая шею, и добавил: – Прикольное сомбреро.

– Тут я держу кэш и оружие.

Я залез внутрь и вытащил стеклянную трубку, возвращать которую после использования не следовало ни при каких обстоятельствах. Что мне нужно – это две восьмушки чистого стафа и пара граммов бодяженного для пьяных гостей, которые сядут на хвост, но будут настолько убранными, что и разницы не заметят. После совершения транзакции, в ходе которой я получил скидку в обмен на трубку, я засунул крепко упакованные разноцветные мешочки в карман, вывел Кентукки-Пита из дома и повел вдоль усеянной тыквами лужайки, пока тот восхищенно оглядывался на искусно декорированный дом.

– Bay, да у тебя тут целая пещера ужасов, – одобрительно пробурчал он.

– Мир полон ужасов, чувак, – поспешно отозвался я, посматривая на часы.

– И дьявольщины, чувак, всякой чертовщины.

– Сегодня вечером духи будут стонать, старина, – сказал я, маневрируя им в сторону мотоцикла, криво припаркованного на обочине, – у тьмы нет от меня секретов, чувачок. Это мой праздник, и я готов ко всему.

Несмотря на конец октября, бабье лето на сдавалось, и я поеживался, хотя погода была совершенно не осенняя, пока Кентукки-Пит объяснял мне истоки этого праздника: Хэллоуин пошел от кельтского дня Самайн – последнего числа их календаря, единственного дня в году, когда мертвые могли вернуться и «схватить тебя, чувак». И если тебе нужно было выйти из дома, приходилось наряжаться и притворяться мертвецом, чтоб одурачить настоящих мертвецов, чтоб они тебя не трогали. Я кивал и все повторял: «Мертвецы, ага, мертвецы». Из дома доносилось «Время года».

– Адьос, амиго, – сказал он и газанул.

– Всегда рад встрече, – ответил я, похлопывая его по спине.

После чего вытер ладони о джинсы и понесся обратно в дом, где, закрывшись в кабинете, снюхал две огромные дороги и, облегченно вздохнув, поспешил к бару с пустой банкой из-под безалкогольного пива и заставил оборотня наполнить ее пуншем. Вот теперь я был готов к празднику.

Стали съезжаться гости. Костюмы были все больше предсказуемые: вампиры, прокаженный, Джек Потрошитель, монструозный клоун, двое убийц с топорами, некто, прятавшийся под широкой белой простыней, замаранная мумия, пара дьяволопоклонников, а также несколько фотомоделей и изъеденный чумой крестьянин; все мои студенты, как и ожидалось, нарядились зомби. Некто, кого я не признал, пришел в костюме Патрика Бэйтмена, и меня это нисколько не повеселило, напротив – напрягло; я наблюдал, как этот высокий симпатичный парень в окровавленном костюме от Армани (той, старинной коллекции) слонялся по дому, разглядывая гостей с таким видом, будто они – его добыча, и я тихо бесился, отчего даже кайф пошел на убыль, однако еще одно посещение офиса восстановило мои позиции. Гости стали сбиваться в кружки. Я был вынужден познакомиться с некоторыми из родителей друзей Сары и Робби, мы обсудили очередную национальную трагедию, прежде чем разговор перешел на темы не более волнующие, чем погода на прошлой неделе: дочку не взяли в тот садик, который хотелось, судья в футбольном матче принял несправедливое решение, кто-то хочет организовать книжный клуб, а когда я предложил начать с одной из моих книжек, в ответ услышал смех, каким обычно, что называется, «скрывают неловкость». Джейн изящно сдерживала раздражение, играя радушную хозяйку, а я с нетерпением ждал мистера Макинерни, у него были чтения в городе, и он уже звонил, снова спрашивал адрес. В какой-то момент Джейн потребовала, чтоб я нацепил гитару, хранящуюся в моем кабинете (пережиток прошлого, сувенир студенческих лет, когда я играл в группах и думал, что буду как Пол Вестерберг[10]), чтобы скрыть под ней цветок марихуаны, который, как она заметила, вызвал озабоченные взгляды у некоторых родителей. И вот я уже кручусь по вечеринке и, встречая гостей, бренчу на гитаре – шикарный способ полностью обезоружить студентов, желающих обсудить свои рассказы, что всегда было для меня наименее интересной темой разговора, а уж сегодня мне совсем не хочется слышать: «Мистер Эллис, а вы еще не прочитали „О чем я думал, когда выдавал ему в рот“?» И, в сущности, я ни на чем не останавливал свое внимание, пока не появилась Эйми Лайт.