Лунные танцы - [5]

С остальными сотрудниками Андрей общался слегка свысока. Станиславу казалось, что старые работники Петрина недолюбливают. Конечно, их тоже можно было понять: молодой парень, а карьеру сделал очень быстро. К таким всегда относятся немного настороженно, считают выскочками. Пару раз, когда Андрей только начинал работать с ним, Вознесенский слышал весьма нелицеприятные отзывы о своем заместителе, но довольно скоро все прекратилось. Ходили слухи, что женщины от Андрея просто с ума сходили. Однако сам он всегда избегал любых разговоров на «женскую» тему и довольно круто пресекал любые шутки и вопросы по этому поводу. Вознесенский, кстати сказать, ни разу не видел его с женщиной и подозревал, что в этой сфере у его коллеги есть какие-то проблемы. Впрочем, это были только его собственные, ничем не подтвержденные догадки.

Был и еще один вопрос, при упоминании о котором лицо Петрина всегда принимало ледяное выражение, а глаза становились холодными и злыми. Это была еврейская тема. Андрей всегда называл себя «потомственным питерцем», никогда более подробно не рассказывал о своем происхождении. Еврейская тема отчего-то была для него болезненной, сильно задевала, хотя ни фамилия, ни внешность не выдавали в нем даже малейшей примеси кровей сынов Израилевых. Шуток и подколок на эту тему Петрин просто не понимал, да и вообще, с чувством юмора у него были нелады. Проскальзывали порой в его высказываниях по этому вопросу и откровенно антисемитские пассажи… Станислав только посмеивался: он знал немало евреев, которые не только пафосно отрекались от собственной национальности, но даже были замечены в антисемитских настроениях. Что уж говорить о других! Имеют право. К тому же к «лицам кавказской национальности» относятся сейчас гораздо хуже, чем к евреям.

Для самого Вознесенского все было гораздо проще. Сам он, будучи на три четверти евреем, с удовольствием считал, что именно среди представителей этой нации наибольшее число данных миру пророков, политиков, людей искусства, бизнесменов и просто умных людей с хорошим чувством юмора. А все остальное он именовал пережитками прошлого, к ортодоксам и прочим хасидам относился со сдержанным юмором и в синагоге бывал дважды в жизни. В Израиль съездить он так и не собрался, хотя у него там было много родственников и друзей. Никакого тяготения к религии предков у Станислава не наблюдалось, равно как и обратных процессов. Он вообще был терпим к любым религиозным мировоззрениям и всегда выпивал с приятелями не только на Рош-а-шана, но и в русскую Пасху, и на старый Новый год. Он был обычный российский еврей, одним словом.

Биография Андрея Петрина была довольно запутанной. Вырастила его на свою мизерную пенсию питерская бабушка по материнской линии, бывшая учительница. Мать Петрина, Валентина, бывшая известная фотомодель, умерла в родах, отца он, по его собственным рассказам, никогда не знал. На эту тему он тоже говорил весьма неохотно. Фотография красивой, молодой совсем матери — от силы лет двадцать пять! — всегда стояла у Андрея на рабочем столе. Вознесенский нередко любовался этим лицом — в нем была какая-то загадка, тайна. У современных женщин другие лица… У Валентины были тонкие черты, вьющиеся темные волосы и очень выразительные черные глаза, полные какой-то неизъяснимой печали. Судьба этой женщины определенно была таинственной и вызывала у Вознесенского туманные ассоциации с героинями Бунина и Куприна. Естественно, он читал их рассказы еще в далекие школьные годы, поэтому и ассоциации были неосмысленными, почти неуловимыми…

Его зам почти ничего не рассказывал про свою жизнь вне офиса, а Станислав не очень и любопытствовал. В наше время не принято лезть в душу к кому-либо, а тем более — к коллегам по работе. Про Андрея он знал только, что тот закончил в Питере финансово-экономический институт, параллельно занимался каким-то бизнесом. Там, видимо, и сделал себе начальный капитал, благо время подходящее. Потом по своим каналам он перебрался в Москву, где в полном объеме познакомился с российским бизнесом периода «дикого капитализма», набил, конечно, немало шишек, но профессионалом в итоге стал классным. Вознесенский просто не видел для себя лучшего заместителя, хотя поначалу его немного коробили абсолютный цинизм и холодная расчетливость молодого партнера. Но время сентиментальности в бизнесе стремительно заканчивалось, и Вознесенский ощутил почти физически, как почва уходит у него из-под ног. Ему нужна была серьезная деловая опора, которую и смог обеспечить ему Андрей. В «Фининвесте» Петрин сделал просто головокружительную карьеру, сумев за очень короткий срок доказать шефу свою абсолютную управленческую незаменимость.

Сам себя Петрин называл «дилетантом широкого профиля», несомненно слегка кокетничая. Вознесенскому импонировала его здоровая амбициозность и железная деловая хватка. Кроме того, Станислав не слишком любил глубоко вникать в бухгалтерскую и юридическую стороны процессов — его гораздо больше интересовали перспективные проекты, новые направления, общение. Вознесенский оценивал сам себя как человека очень легкого, призвание которого — генерировать новые идеи, а не заниматься их детальной проработкой. В холдинге он занимался стратегией, а рутину, включая отношения с налоговыми, силовыми и государственными структурами, как раз и брал на себя Андрей Петрин, экономя боссу таким образом массу времени и душевных сил. Вознесенский это ценил. Андрей даже поговаривал иногда, конечно в шутку, что у Станислава вообще надо отобрать право финансовой подписи — слишком уж легкомысленно он подходит к делу, все больше в облаках витает. Вознесенский только улыбался на справедливые, по сути, подколки. Совсем недавно он сделал Петрина своим младшим партнером и передал ему солидный пакет акций нескольких предприятий, чтобы был стимул и дальше усердно трудиться.