Лунные горы - [10]

Мухаммеда-Али даже турецкий султан побаивался, хотя числился тот у него в вассалах.

А вассал знал, что делал: неплохо для мелкопоместного албанского дворянчика быть вали или вице-королем Египта, но еще лучше — королем.

И вассал устанавливает в стране казарменный режим: ему нужна армия и нужна промышленность, работающая на армию. Он проводит массовые рекрутские наборы, причем принудительно вербует не только в армию, но и в промышленность. Он создает специальные лагеря (учитывая опыт двадцатого века, мы могли бы назвать их концлагерями), где мобилизованные феллахи живут под надзором стражников и стражники же выводят их на работу и отводят обратно в казармы.

Лагерная политика Мухаммеда-Али опустошила деревни, в них почти не осталось молодых мужчин, способных выполнять тяжелые сельскохозяйственные работы. И тогда матери пустились на хитрость: у них вошло в обычай ломать новорожденным мальчикам указательный палец на правой руке, чтобы избавить их от рекрутчины.

Только где ж феллашкам Мухаммеда-Али перехитрить — велел он и покалеченных в казармы и в лагеря сгонять.

Египетскую армию Мухаммед-Али реорганизовал на европейский лад, и вот уже результаты: захвачен Восточный Судан, захвачен — и по чисто идеологическим соображениям, дабы изгнать еретиков-ваххабистов, — Аравийский полуостров… Восстание в Греции против турецкого владычества?.. Мухаммед-Али за порядок, Мухаммед-Али посылает туда свои войска, поручая главнокомандование сыну, и там, где пасуют янычары, его войска берут верх над восставшими…

А турецкий султан, подаривший египетскому паше остров Крит за греческую экспедицию, следит за своим вассалом очень внимательно и уже понимает, к чему дело идет…

Непридуманная символика есть в том, что мечеть-памятник Мухаммеда-Али я увидел впервые сквозь узловатую чугунную решетку — не лучшим образом закончил свою блистательно-кровавую карьеру правитель Египта… Я размышлял об этом в мечети у его гробницы, которая тоже находится за решеткой — частой и крепкой. В темной мрачной нише — две гранитные плиты, постаментик, обтянутый красным бархатом, и каменный столб с символической чалмой — обычная принадлежность мужских могил у мусульман…

Нет, турецкий султан хоть и перебил уже ненужных ему янычар, но Мухаммеда-Али не одолел: вассал в двух войнах разгромил своего повелителя-султана, отобрал у него Палестину, Сирию, Малую Азию… Но тут султана пожалели англичане и выслали против Мухаммеда-Али карательную экспедицию.

И Мухаммед-Али потерял почти все, что приобрел: армию, флот, независимость, надежды на будущее… В таком, разоруженном состоянии он никому уже не был опасен, и Египет ему оставили… Но Мухаммед-Али потрясения не перенес и доживал свой век полуидиотом.

После смерти правителя наследники его увлеклись торговлей — продавали Египет и оптом, и в розницу; а французы и англичане пустились в долгую научную дискуссию — выясняли, кому из них нужней Египет. В конце концов англичане переспорили французов и надолго укрепились в стране.

Каир — не тропики, но зимняя заря и здесь коротка. Когда мы собрались уезжать, пирамиды были уже трудно различимы с цитадели, но все-таки серые конусы их еще выделялись на сером фоне пустыни.

— Хочешь, я отвечу тебе любезностью на любезность? — спросил вдруг Батанов. — Расплачусь за «город контрастов» той же монетой?

— Расплачивайся, — сказал я.

— Отнесись к Каиру как к воротам в Африку. И в историческом плане, и в географическом. Если ты когда-нибудь отправишься в Восточную Африку, то едва ли минуешь Каир… Хочешь или не хочешь, но Африка начинается здесь, на берегах Нила.

Я ничего вразумительного не ответил Батанову, да я и не мог тогда предвидеть, что «ворота» эти еще не раз распахнутся передо мною, а Нил — еще недавно неведомый Нил — станет чуть ли не самой знакомой мне рекою земного шара.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Воспоминание о Ниле. Москва — Хартум.

Вид на Нил сверху. Неожиданные раздумья.

Хартум. Непредвиденные обстоятельства.

Изменение маршрута. Хартум — Аден — Найроби

Итак, я впервые увидел Нил у Александрии. Вернее, я увидел сначала нильскую воду — мутную, коричневатую нильскую воду, на которой колыхались розовые мазки зари. Если судить строго географически, то мы еще находились в Средиземном море, но его сине-голубая, с голубыми всплесками вода отступила от берегов под напором реки — одной из величайших в мире.

А потом я увидел Нил на тысячекилометровом его протяжении, от устья до первых катарактов, от Александрии до Асуана и еще дальше, до Абу-Симбела в Нубии. Потом я увидел Нил в разную пору — ив межень, и в паводок.

Раньше я читал о Ниле, и в пределах Египта он представлялся мне весьма однообразной рекой, если, конечно, условно отделить от реки ее устье — классическую дельту.

Что Нил в Египте однообразен, верно лишь отчасти. Он мощными потоками обтекает застроенные острова у Каира выше дельты; он монолитен, почти строг у Луксора; он светел, он блестит песчаными отмелями у Ком-Омбо; он бурлит на порогах у Асуана; он тороплив и несдержан среди черных скал и желтых песков Нубии — вернее, он был таким в Нубии до создания Асуанского водохранилища.