Лунное дитя - [47]

Идея представить легенду в виде церемонии очевидно лежит в основе всех ритуалов, и боги суть, таким образом, не что иное как образы одноименных героев или; персонификация неких абстрактных понятий; хотя в конечном итоге это одно и то же. Если согласиться, что человеческий гений имеет божественную природу, то сакраментальный вопрос, запрягать ли лошадь впереди или позади телеги, становится таким же бессмысленным, как если бы речь шла об автомобиле.

С середины ноября и до последней недели перед Рождеством у них был медовый месяц. Однако порывы бурной страсти редко становились теперь для них чем-то большим, нежели случайный сопровождающий аккорд; человеческая любовь Сирила и Лизы возвысилась до любви всечеловеческой, божественной, наполнявшей все их действия и чувства. Все было лишь следствием этой высшей любви, вне ее ничего не было. Влюбленные никогда не расставались больше чем на час, следуя всем велениям любви, однако испытывая при этом такую глубину и полноту чувств, о которой и мечтать не могут простые смертные. Даже сон был для них всего лишь яркой, красочной фатой, накинутой на их счастье; во сне они преследовали друг друга и предавались любви под лазурным небом, в море, гораздо более чистом и мелодичном, чем-то, что отделяло их замок от острова Капри; в садах блаженства, стократ более прекрасных, чем сады замка, и на склонах гор, поднимавшихся до самых дворцов Вечности в пылающем небе.

Все четыре недели к ним не проникало ни слова из' внешнего мира — за одним единственным исключением, когда сестра Клара принесла Сирилу телеграмму. Она была без подписи и содержала лишь три слова: «Около первого августа».

— Что ж, в хороший день и дело спорится, — с удовлетворением произнес Сирил, прочтя телеграмму. Илиэль поинтересовалась, что это значит.

— Так, ничего, чистая Магика! — ответил он. Решив, что это ее не касается, она больше не задавала вопросов и вскоре забыла об этом мимолетном нарушении их покоя.

Однако хотя Илиэль была ограждена от любых известий из внешнего мира, он сумел-таки дать ей о себе знать, причем с неумолимой силой. Черная Ложа все это время тоже не дремала, и брату Онофрио, ведавшему обороной замка, не приходилось сидеть без дела. Но действовал он успешно, и противнику до сих пор не удавалось пробить даже первую брешь в этой обороне, то есть установить материальную связь с замком. Существует закон Магики, гласящий, что следствие всегда аналогично вызвавшей его причине. Можно создать двойника и послать его, скажем, напугать своего недоброжелателя, но нельзя послать его украсть перчатку или заставить вступить в клуб. Поэтому любое магическое действие, как правило, начинается на материальном плане, после чего уже переносится на высшие. Чтобы вызвать какой-либо дух, сначала берут предметы, нужные для этого, чтобы с их помощью создать более тонкие формы аналогичной природы.

«Сачок для Бабочки» строил свою оборону именно на этом. Моральным соображениям в Магике придается столь же мало значения, сколь и в искусстве или в науке. Этот вопрос возникает, лишь когда произведение той или других сталкивается с моралью конкретных людей. Так, Венера Медицейская сама по себе не «добра» и не «зла»; однако ее воздействие на ум какого-нибудь Энтони Комстока или Гарри Toy может оказаться разрушительным, потому что такова мораль, питающая их умы. Об убийстве можно договориться по телефону; но обвинять телефон в убийстве бессмысленно.

Законы Магики тесно связаны с другими физическими законами. Всего сто лет назад люди не знали о добром десятке важнейших свойств материи — теплопроводности, электрическом сопротивлении, непрозрачности некоторых материалов для рентгеновских лучей, спектроскопии и других, которые можно даже назвать оккультными. Магика принципиально имеет дело со вполне реальными, хотя и не известными обыкновенному человеку силами; сами силы от этого не становятся менее реальными или менее материальными (хотя эти слова, конечно, не точны в том смысле, что любая вещь имеет и нематериальные стороны), чем, например, радиоактивность, вес и плотность. Трудность их определения и измерениям указывает прежде всего на неуловимо тонкий характер их связей с жизнью. Живая протоплазма тождественна мертвой во всем, кроме самого факта жизни. Литургия! есть магическая церемония, цель которой — придать не коей материальной субстанции божественную силу, однако материальной разницы между освященной и не освященной просфорой нет. Разница же в моральном воздействии той и другой на причащающихся огромна.

Это церковное таинство есть, в сущности, всего лишь один из бесконечного множества экспериментов магии талисманов; церковь, сама никогда не отрицавшая реальности! подобных действий, рассматривает всех, занимающихся! ими помимо нее, как соперников. Но она никогда не осмелится отпилить тот сук, на котором сидит.

С другой стороны, скептику, однажды убедившемуся в| действии таких церемоний, ничего не остается, как объяснить это действие «верой»; и он с усмешкой бывает вынужден признать, что вера сама по себе есть чудо. Церковь с ласковой улыбкой соглашается с этим; лишь Маг, находящийся в равновесии между этими двумя противоположностями и основывающий свои выводы на представлении о единстве Природы, скажет, что первопричиной того и другого служит одна и та же сила. Да, он то; же верит в это чудо, но оно для него ничем не отличается от «чуда», совершающегося в электрической лейденской банке. Действие последнего проверяется каким-либо индикатором электрического тока, для проверки первого требуется индикатор морали; ни весы, ни пробирки не обнаружат перемен ни в том, ни в другом случае. В Черной Ложе прекрасно понимали, что единственным слабым звеном в обороне «Сачка» был еще слабо тренированный ум Лизы. Ослепительно-яркое пламя ее энтузиазма, питаемое любовью, было еще слишком жарким, чтобы к нему можно было подступиться магическими средствами, а личное общение с ней было невозможным.