Лунная Моль и другие рассказы - [9]

Ракки пытали заключенных регулярно, по расписанию, в связи с чем само ожидание начала пытки причиняло не меньшие мучения, чем пытка как таковая. В назначенный час за дверью камеры раздавались тяжелые неспешные шаги; узник предпринимал слабые лихорадочные попытки ускользнуть от рук тюремщиков; те бессердечно смеялись, загоняя его в угол и вынося его из камеры – и так же бессердечно смеялись через три часа, когда его, всхлипывающего и неразборчиво причитающего, бросали обратно на соломенную циновку, служившую постелью.

«Я – Эрвард! – повторял Эрган, заставляя мозг поверить в то, что это правда, чтобы его не могли застать врасплох. – Я – Эрвард! Я – Эрвард, торговец жемчугом!»

Он пытался задушить себя, заталкивая в горло солому, на бдительный раб всегда следил за ним, и такие попытки пресекались.

Эрган пытался умереть, заставляя себя не дышать – и был бы счастлив, если бы ему это удалось – но каждый раз погружался в блаженное бесчувствие, мозг расслаблялся, двигательные нервы возбуждали инстинктивную деятельность легких – он снова начинал дышать.

Он ничего не ел, но это ничуть не смущало ракков: они впрыскивали в него достаточные дозы питательных веществ, тонизирующих наркотиков и стимулянтов, чтобы он постоянно находился в сознании и не терял чувствительность.

«Я – Эрвард!» – повторял Эрган, и ракки раздраженно сжимали зубы. Его случай начинал представлять собой проблему; он успешно сопротивлялся мучениям, и ракки долго размышляли над тем, как можно было бы усовершенствовать пытки, сделать их более утонченными, придать новые формы чугунным инструментам, подвешивать узника на других веревках и цепях, находить новые точки растяжения и сжатия. Даже когда выяснение его настоящего имени перестало иметь какое-либо значение, так как уже бушевала война, его продолжали содержать в подземелье, потому что он представлял собой нерешенную задачу, потому что он стал идеальным подопытным организмом. Его непрерывно охраняли, его жизнедеятельность поддерживали с особой тщательностью, пока палачи придумывали новые методы, внося изменения, дополнения и улучшения.

А затем наступил день, когда с галер из Белаклоу высадился десант, и солдаты с перьями на шлемах пробились с боем через стены Корсапана.

Ракки с сожалением смотрели на Эргана: «Нам пора уходить – а ты все еще не сдался».

«Я – Эрвард! – прохрипело существо, лежавшее на пыточном столе. – Эрвард, торговец».

Наверху, над потолком камеры, послышался треск взломанной двери.

«Нам пора уходить, – повторили палачи. – Ваша армия ворвалась в город. Если ты скажешь правду, мы сохраним тебе жизнь. Если ты опять солжешь, мы тебя убьем. Выбирай. Жизнь за правду».

«Сказать вам правду? – пробормотал Эрган. – Но вы все равно обманете…» И тут он услышал голоса солдат из Белаклоу, поющих победный гимн. Эрган встрепенулся: «Хотите знать правду? Почему нет? Так и быть…» Немного помолчав, он сказал: «Я – Эрвард!» Он уже давно верил, что это правда.

* * *

Первоизбранником Галактики был худощавый человек с объемистым куполообразным черепом, покрытым редкими рыжевато-коричневыми волосами. Лицу его, в других отношениях ничем не примечательному, придавали властный характер большие темные глаза, мерцавшие, как проблески огня за пеленой дыма. Возраст сказывался на его внешности: тощие руки и ноги казались разболтанными в суставах. Голова его наклонилась вперед, словно ее обременяли находящиеся внутри хитроумные механизмы.

Поднявшись с кушетки, он бледно улыбнулся и взглянул туда, где с другой стороны сводчатой галереи собрались одиннадцать Старейшин. Они сидели за столом из полированного дерева, спиной к стене, увитой гирляндами виноградных лоз. Серьезные и почтенные люди, они двигались медленно, на их морщинистых проницательных лицах отражалась накопленная с годами мудрость. Согласно установившейся системе, Первоизбранник был исполнительным руководителем Галактики, а Старейшины составляли совещательный орган, наделенный определенными полномочиями, ограничивавшими власть руководителя.

«И что же?» – спросил Первоизбранник.

Главный Старейшина, смотревший на экран компьютера, неспешно поднял глаза: «Вы первый встали с ложа».

Все еще слегка улыбаясь, Первоизбранник взглянул по сторонам, вдоль сводчатой галереи. Другие лежали в различных позах: одни со сжатыми кулаками, напряженно застывшие; иные свернулись в «эмбриональные» калачики. Один наполовину сполз с кушетки на пол – его широко открытые глаза неподвижно смотрели вдаль.

Первоизбранник повернулся к Главному Старейшине – тот наблюдал за ним с отстраненным любопытством: «Оптимум уже рассчитан?»

Главный Старейшина взглянул на экран: «Оптимальный счет – двадцать шесть тридцать семь».

Первоизбранник ждал, но Главный Старейшина больше ничего не сказал. Первоизбранник подошел к алебастровой балюстраде, ограждавшей ряд кушеток, наклонился над ней и взглянул на открывшуюся панораму – километры за километрами солнечной дымки; где-то вдали блестело море. Легкий бриз дунул ему в лицо, взметнув пряди рыжеватых волос у него на голове. Глубоко вздохнув, он потянулся, расправляя руки и пальцы – память о пытках в подземелье ракков все еще сковывала рефлексы. Через несколько секунд он развернулся на каблуках, прислонился спиной к балюстраде, опираясь на нее локтями, и снова взглянул на ряд кушеток: ни один из кандидатов еще не подавал признаков жизни.