С того времени у Сун Лянь появились ещё и необъяснимые страхи по ночам. Она даже боялась спать без света. Когда лампа гасла, подступавший со всех сторон мрак полнился ужасами. Казалось, будто старый колодец из-под куста глицинии перемещается к ней под окно и в комнату к ней тянутся, раскачиваясь, эти бледные, мокрые, поблёскивающие капельками воды руки.
Никто не знал, какой страх наводит на Сун Лянь предание о старом колодце, а вот о том, что она ложится спать, не гася света, доложили Юй Жу. И та неоднократно ей выговаривала: «Не гасить на ночь свет? Этак семью и с большим достатком можно разорить вчистую». Сун Лянь пропускала всё это мимо ушей. Ей страшно опротивели все эти бабские пересуды. Она и не думала оправдываться, не собиралась брать над кем-то верх или проявлять интерес к пустякам, которые выеденного яйца не стоят. То, о чём она думала, не имело ни границ, ни определённой цели. Ей и самой было не разобраться, что к чему. Она считала, что если ничего не говорить начистоту, то не стоит и разговаривать. Ну, а домашние, заметившие, какой она стала молчаливой и неразговорчивой, отнесли это за счёт того, что она вышла из фавора.
* * *
На носу был праздник Нового года, и в доме Чэнь все были заняты хлопотами: кололи свинью, резали бычка, готовили всё для встречи Нового года. День за днём за окном не утихала суета. А Сун Лянь, сидевшая одна у себя, вдруг вспомнила про свой день рождения. От дня рождения Чэнь Цзоцяня его отделяло всего пять дней — двенадцатого числа двенадцатого месяца, — он давно прошёл, но вспомнила она о нём лишь сегодня. Сердце поневоле защемило, и, собрав денег, она послала матушку Сун на улицу прикупить закусок с соевым соусом и бутылочку сычуаньской водки.
— Что это с вами сегодня, госпожа? — удивилась та.
— А вот это не твоё дело. Просто хочу попробовать, что значит напиться.
Сун Лянь нашла маленькую чашечку для вина, поставила на столик, села и стала смотреть на неё. Она словно перенеслась на двадцать лет назад и увидела себя крохотной девчушкой на руках у женщины, которая не была ей родной матерью. Последующие двадцать лет помнились смутно. Показалось лишь, что рука отца, плавающая в красной от крови воде, вот-вот поднимется, чтобы погладить её, как бывало, по голове. Сун Лянь закрыла глаза, и в сознании опять воцарилась пустота, в которой пульсировала лишь одна мысль: день рождения. День рождения. Она взяла чашечку и посмотрела на донышко: там был коричневатый потёк. «Двенадцатое число двенадцатого месяца, — пробормотала она. — Как можно начисто забыть о такой легко запоминающейся дате? Ни один человек на земле, кроме меня самой, не знает, что двенадцатое число двенадцатого месяца — день рождения Сун Лянь. И никого, кроме меня, не будет и на торжестве по этому поводу».
Матушка Сун пропадала довольно долго. Потом, наконец, заявилась и положила на столик большой пакет с варёными ломтиками лёгкого и сосисками с соевым соусом.
— Чего это ты накупила? — встретила её Сун Лянь. — Кто будет есть всю эту дрянь?
Матушка Сун смерила её странным взглядом и вдруг выпалила:
— Янь Эр умерла. В больнице.
Внутри Сун Лянь вся содрогнулась, но взяла себя в руки:
— Когда?
— Не знаю, — покачала головой матушка Сун. — Слыхала только, что перед смертью вроде называла ваше имя.
Сун Лянь слегка побледнела.
— С чего бы это ей называть моё имя? Я, что ли, ей смерть наслала?
— Вы не гневайтесь. Что люди говорят, то я и передаю. И жизнь, и смерть — на всё воля неба, где уж, госпожа, винить вас.
— А где сейчас тело?
— Родственникам отдали, хотят похоронить на родине. Все плачут, убиваются, жалость одна.
Сун Лянь открыла бутылочку, оценила аромат и спокойно проговорила:
— Убиваться не стоит. Жила — страдала, умерла — очистилась. Чем жить, лучше уж умереть.
Потом она сидела одна и потягивала водку небольшими глоточками. Смутно, как во сне, послышалась знакомая поступь. Дверные занавески зашуршали, и в комнату стремительно вошёл смуглый мужчина. Сун Лянь долго вглядывалась в его черты, и лишь потом до неё дошло, что это — старший барчук Фэй Пу. Она тут же торопливо закрыла от него всё, что было на столике, скатертью — и водку, и закуски —, но тот успел всё заметить и громко сказал:
— Эге, да ты, оказывается, вино попиваешь!
— А ты что, уже вернулся? — пробормотала Сун Лянь.
— Да вот, не убили, так пришлось домой возвращаться.
За долгое отсутствие Фэй Пу очень изменился. Лицо стало смуглым, он заматерел, и вид у него был изнурённый. От Сун Лянь не ускользнула и синева вокруг глаз, и красные прожилки на белках — точь-в-точь как у отца, Чэнь Цзоцяня.
— Что это ты пить начала, тоску заливаешь?
— Да разве вином её зальёшь? Справляю вот свой день рождения.
— День рождения? Сколько же тебе исполнилось?
— Не всё ли равно сколько, день прожила — и долой. Не желаешь ли выпить? И меня поздравишь.
— Пью за тебя и желаю дожить до девяноста девяти лет!
— Вот ещё выдумал. Я так долго жить не собираюсь. Такие любезности лучше для барина прибереги.
— До скольки же ты собираешься жить?
— Как получится. Жить не захочется, так и помру, дело это нехитрое.
— Тогда выпью ещё за то, чтобы ты жила подольше, а то ведь умрёшь, и поговорить дома будет не с кем.
