Луна. История будущего - [16]

Беспрецедентный интерес Гильберта к поверхности Луны был сродни интересу Галилея, Мёстлина и Кеплера к ее пепельному свету: как и они, Гильберт входил в небольшую группу ученых, которые полагали, что Земля и Луна представляют собой движущиеся тела. Он пришел к выводу, что Луна и планеты не зафиксированы в своих сферах, как утверждали схоласты, включая Альберта Великого, а имеют такую же материальную, познаваемую и изменчивую природу, как Земля. Он сделал справедливое предположение, что Луна несколько наклонена на своей орбите и иногда показывает Земле немного больший фрагмент своего восточного полушария, а иногда — немного больший фрагмент западного, что само по себе могло опровергнуть представление, будто она прочно держится в хрустальной сфере, центром которой является Земля. Именно надеясь изучить эту и другие перемены, он составил карту Луны: его интересовали не ее характерные черты, а возможность того, что эти черты или ракурс, с которого мы на них смотрим, со временем меняются. Он не гордился тем, что составил первую карту Луны, а сокрушался, что никто не сделал этого прежде. Если бы более ранняя карта существовала, можно было бы обнаружить, как уже изменился ее облик.

Представления Гильберта о Вселенной дали ему новый повод внимательно присмотреться к поверхности Луны. Полагаю, то же самое произошло и с Эльсхаймером, который на картине «Бегство в Египет» (1609) впервые со времен ван Эйка изобразил на Луне отчетливые темные моря и светлые возвышенности. Эльсхаймер был связан с мыслителями римской Академии деи Линчеи, которые живо интересовались деталями окружающего мира и сами назвали себя «рысьеглазыми» (ит. lincei), намекая на прославленную зоркость рыси, — в их число впоследствии вошел и Галилей. Высказывалось мнение, что картина Эльсхаймера была написана на основе наблюдений, сделанных с помощью телескопа Галилея, а может, даже чьего-то еще, но это крайне маловероятно. Однако если телескоп и не использовался, это изображение, как карта Гильберта и наблюдения Галилея, по сути своей коперниковское: Луна на нем — явно земная вещь, а не небесная сфера.

Такое представление о Луне вскоре вышло далеко за пределы небольшого и сдержанного круга ученых. Совсем скоро изучение Луны открыло новый взгляд на мир.

* * *

Галилей не первым увидел Луну в телескоп. Однако «Звездный вестник» сделал его человеком, чей телескоп изменил господствующие в обществе представления о Луне. Как и при изучении пепельного света, важным оказалось его художественное внимание к свету — и особенно к тени.

Часто утверждается, что при исследовании Луны через телескоп Галилей обнаружил на ней такой же рельеф, как на Земле. Джон Мильтон, встретившийся с Галилеем в 1638 году, говорит об этом в «Потерянном рае», где «мудрец Тосканский» смотрит на Луну «в оптическом стекле»,

Стремясь на шаре пестром различить

Материки, потоки и хребты[9].

Но это не совсем верно. Галилей не обнаружил на Луне такого же рельефа, как на Земле. Он обнаружил, что на Луне, как и на Земле, есть рельеф: важен был сам физический факт существования этого рельефа, а не его схожесть с земным.

Свидетельством этого может служить тот факт, что Галилей не проявил интереса к составлению карты Луны. Он просто показал фрагмент ее диска, на который сбоку падал свет, даже не давая названия видимым элементам рельефа. Его цель состояла в том, чтобы продемонстрировать существование явных возвышенностей и впадин на поверхности Луны, поэтому в своих рисунках и исследованиях он уделял основное внимание границе света и тьмы, где восходящее или заходящее Солнце отбрасывает тени, четче всего очерчивающие рельеф.

Поскольку в рельефе Луны преобладают кратеры, в исследованиях Галилея речь тоже в основном идет о них. Он обращает внимание читателя на то, что на границе света и тьмы их валы, освещенные Солнцем, испускают дуги света, пронзающие тьму. На его рисунках этот эффект значительно преувеличен, а кратеры кажутся больше, чем на самом деле, поскольку рисунки были сделаны, чтобы наглядно пояснить описываемое, а не чтобы в точности воспроизвести наблюдаемое на небе.

В своей работе Галилей подчеркнул, что тьма в некоторых впадинах не рассеивается и в дневное время, тем самым показывая их особенную глубину. Он сравнил это с ранним утром в горах, когда Солнце сначала освещает западную часть долины, постепенно заливает светом ее ложе и достигает восточной части, лишь поднявшись достаточно высоко в небе[10]. Однако Галилей не стал называть кратеры долинами, а их валы — горами: он выбрал менее связанные с ландшафтом термины: «возвышения» и «впадины».

«Огромные и древние пространства», известные нам как моря, он тоже не называл морями. Отметил лишь, что, судя по теням, они представляются более гладкими, чем освещенная поверхность, которая напоминает «матовое стекло» с вкраплениями, а также что они ниже[11]. Но это не доказывало, что означенные пространства были морями, а просто намекало: если кто-то решит «воскресить древнее мнение пифагорейцев, Луна представила бы как бы вторую Землю… более светлая ее часть соответствует поверхности суши, а более темная представит водную поверхность»