Луна и комедианты - [8]

Знавшие слова этой песни гости во главе с мамашей Ямаути сначала робко подхватили:

…Но с высоты в окно светила

Сереброликая луна…

И потом окрепшими голосами дружно грянули:

Все закоулки осветила

Сегодня полная луна.

Потом старик Сэнсаку промурлыкал ещё одну песенку:

Выходи на дорогу,

Что ведёт к горе Кохата,

И пойдём любоваться луной.

Затем раздался голос достопочтенной госпожи Ямаути:

Восьмого месяца пятнадцатая ночь.

Сегодня полная луна.

И из молитвенного зала

В сопровождении монахов молодых

Мы в парк выходим любоваться

Её чарующим сияньем.

Все хором продолжали:

Пусть день быстрее гаснет,

И полный месяц ясный

Взойдёт на небе чистом

И светом серебристым

Кругом всё озарит.

Кто-то воскликнул: «Смотрите! Вон там белеет. Должно быть, восходит луна!» Над горами действительно уже струился какой-то свет. Но луна вела себя, как знающий себе цену актёр, который тем меньше спешит с выходом на сцену, чем больше неистовствует нетерпеливая публика.

Почтенная мамаша Ямаути снова подала голос:

«Уж много раз бывал я на Востоке», — начала она, и громкий хор присутствующих продолжал:

И там всегда меня пленяла

Восьмой луны пятнадцатая ночь,

Когда луна, как юная принцесса,

Со свитой фрейлин,

Среди звёзд

Тропой небесною ступает…

………………………………….

В бесшумной колеснице ночи

По небу движется луна.

Навстречу ей встаёт морской прилив,

И лунный лик в воде вторится,

И кажется, что это две луны…

………………………………….

Луна качается в морских волнах

И зайчиков пускает по воде.

Наконец из-за гребня горы показалась луна. Круг её отразился в пруду, серебристо-голубым светом засверкала его гладь, молочной белизной засветились нежные водяные лилии, и стал отчётливо виден каждый их лепесток. Кто-то из присутствующих заверещал:

Каждый месяц

Мы часто видим месяц.

Но настоящий месяц —

Лишь этого месяца месяц!

Затем ещё кто-то запел одну из тех прелестных народных песен, что родились в Хаката:

…Взошла луна,

И тень отбросила сосна…

Потом один из гостей продекламировал нечто в стиле Удзаэмона:

Белой рыбкой

Тусклая луна

Бьётся, бьётся в чёрной сети,

Над водою стелется туман,

И костёр

едва сквозь сумрак светит.

Под конец кто-то запел:

Над Восточною горою

В тучах прячется луна…

Эту песенку, вышедшую из весёлого квартала Гион, подхватили все. На сей раз к хору присоединился даже я.

Когда луна была уже на середине неба, понемногу все стали возвращаться на свои места. Появилось снова вино. Ведущий концерт потребовал, чтобы каждый, не утаивая своего таланта, исполнил какой-либо номер. Первой выступила Кёко Ямаути. Она станцевала «Времена года в Киото». Затем какая-то старушка из «обитательниц деревушки Нандзэндзи» спела народную песню под аккомпанемент самисэна. Когда это пение кончилось, стали вызывать господина Умэхара — того, который торговал оби. Со всех сторон раздавались голоса: «Маслодела! Маслодела!», «Луковицу! Луковицу!». Господин Умэхара сперва, как это водится, немного поломался, потом сказал: «Но в таком случае мне придётся снять штаны!» Он действительно снял с себя шаровары, подоткнул сзади подол кимоно и, приняв позу человека с коромыслом на плече, стал расхаживать, выкрикивая: «А вот масло! Кому масла? Масла кому?» С неподражаемым искусством настоящего комика он изображал уличного продавца масла. «Масло! Кому масла?» — кричит он, идя по улице. Вот он останавливается около какого-то дома и, оглянувшись вокруг, шмыгает в дверь. Затем он осторожно отодвигает перегородку одной из комнат, просовывает туда голову и сладким голосом спрашивает: «Мадам! Не угодно ли масла?» Получив, видимо, утвердительный ответ, маслодел быстро входит в дом. Он комически облизывает палец, будто бы перемазанный в масле, и затем проделывает весьма красноречивые движения телом. После этого он с невинным видом, будто ничего особенного не произошло, выходит на улицу и продолжает свой путь, снова выкрикивая: «А вот масло! Кому масла?»

Все громко смеялись и бурно аплодировали. Кое-кто уже заметно охмелел. Гул голосов всё нарастал, и вскоре стало шумно, как во время какого-нибудь уличного скандала. Раздались крики: «Гандэн! Гандэн!» — вызывали Тацудзо Муто. Гандэн — это пантомимы, исполняемые ежегодно с 20 апреля по 10 мая в киотоском храме «Мибудэра», принадлежащем буддийской секте «Рицу». Уступая настойчивым требованиям публики, Муто поднялся и сплясал «Танец бочара». Не успел он вернуться на место, как на сцене снова появился неутомимый Умэхара. Со всех сторон снова поднялись вопли: «Луковицу! Луковицу!» Распевая сатирические куплеты о незадачливом токугавском министре Исами Кондо,[12] галантерейщик кружился в танце. В куплетах говорилось, что, когда этот герой обнажал меч и поднимал свой грозный рык на главной улице столицы, во всех окрестных садах осыпались цветы. Кончалась песенка припевом:

Но луковица — тоже

Сплошная шелуха,

Но луковица — тоже

Сплошная шелуха.

Повторяя без конца этот припев, господин Умэхара всё быстрее кружился в пляске, и припев звучал уже как скороговорка:

Но луковица тоже сплошная шелуха,

Но луковица тоже сплошная шелуха.

После него на середину зала вышла мадам Тиэко Уэда. Словно что-то вспоминая, она на несколько секунд застыла в неподвижной позе и затем, вдруг раздвинув широко ноги, стремительно опустилась на пол и сделала «шпагат». Эта дама, весьма искушённая в европейском балете, оказывается, довольно часто во время такого рода увеселений поражала гостей подобными акробатическими трюками. Но не все присутствующие это знали, да никто и не подозревал, что такой номер можно проделать в кимоно. Поэтому большинство зрителей были не только удивлены, но и испуганы: не припадок ли это эпилепсии? Как раз в этот момент заявился старший сын Сэнгоро господин Сэнносукэ. Он рассыпался в извинениях за своё опоздание. Сэнносукэ хотел прийти сюда как можно раньше, но у него были дела в Тамба под Киото, и там он задержался. И в самом деле было похоже, что он заявился сюда прямо из поездки, что называется с корабля на бал. Одет он был по-европейски, в пиджачную пару.