Лукреция с Воробьевых гор - [98]

Родион спохватился около девяти. Извинился за то, что слишком засиделся для первого визита. На прощание, пожав мне руку, смущенно сказал:

— Никак не могу вспомнить, Лариса, где я мог вас видеть? Мы встречались раньше? Конечно нет. Внешность у вас неординарная. Я бы запомнил, увидев вас даже мельком.

Какое-то недоразумение, решила я. Может быть, приснилась ему во сне. Такое бывает, снится тебе незнакомый человек, а через какое-то время ты его встречаешь. Его удивило такое объяснение. С тех пор как он увидел меня на дороге, он не переставал удивляться. Я казалась ему загадочным существом.

— А хотите, я угадаю, кто вы? — нахально спросила я. — По тому, как с вами спокойно и легко, мне кажется, что вы — доктор, только, конечно, не айболит, а человеческий.

Он растерянно кивнул.

— Вот видите, вы мне точно снились! Вы психиатр, нет? Только не стоматолог. Ненавижу стоматологов.

Итак, мое любопытство было удовлетворено. Он эскулап. Просил позволения позвонить завтра, узнать, как собака. Наконец мы простились. Я вернулась на кухню, налила себе холодного чая. И вдруг накатило. Так захотелось выпить, что готова была грызть край стола. Но теперь я знала, что справлюсь, обязательно справлюсь.

Это была первая ночь за пять месяцев, когда я легко провалилась в сон. А утром проснулась с приятным ощущением, что у меня появились дела и заботы. Дел по горло! Пристроить собаку в частную собачью клинику. Кстати, как назвать псину? Ведь я еще не отказалась от мысли оставить ее себе. Ида Генриховна называет ее лапой, лапонькой, лапушкой. Прекрасное имя — Лапа. Так и решила. Одно дело сделано.

Пристрою Лапу в лечебницу, потом зайду в церковь, закажу панихиду по папе. А вечером помяну его дома. Нашествия мамы и сестры я уже не боялась. Посидим вместе. Поминки — чистая условность, если не забываешь ушедшего и не веришь в то, что он умер навсегда.

Не успела я допить кофе, как позвонили в дверь. На пороге — Ида Генриховна. Вчера я продиктовала ей свой телефон и адрес. Она достала из лакового ридикюля книжечку и аккуратно все записала. А сейчас, изящно оттопырив мизинчик, пила кофе из крохотной чашки и извинялась за ранний визит. Спит она три-четыре часа в сутки, в пять уже на ногах, гуляет с собаками, и в десятом часу утра день для нее в разгаре. Но я Генриховну успокоила: она меня не разбудила, я уже собиралась уходить.

— Я, Ларочка, не спала всю ночь и приняла решение, — торжественно сообщила она мне. — У меня две собаки, ну станет на одну больше. Соседи помогают, отдают косточки, кусочки…

— Не волнуйтесь за нее, Ида Генриховна. Сначала мы ее вылечим, а потом решим, куда пристроить. Может быть, я оставлю ее у себя.

Мне захотелось обнять старушку, так я растрогалась и умилилась. Нет, не переводились и никогда не переведутся у нас добрые души. У Иды две собаки, да еще гуляет с соседскими, да еще кормит кошек в подвале. Бесплатно ведет в Доме культуры кружок немецкого языка для детей. Пока не решилась спросить, есть ли у нее родственники, близкие. Еще успею.

Я подхватила Генриховну под руку, и мы заторопились из дому, дел предстояло много. На лестнице встретились с Машей. Она просто обалдела, увидев меня с такой экзотической спутницей. Раскланялись и прошли мимо. Какое счастье, что я ей вчера не дозвонилась. Неизвестно, как сложилась бы моя жизнь.

Несмотря на ее мольбы, я отговорила Генриховну ехать: одна я быстрей обернусь. Довела ее до подъезда. Всю дорогу она рассказывала не о себе, а о Лапе. Оказывается, собака была домашней, избалованной, но судьба переменчива…

— Вот в том доме жила ее хозяйка, интеллигентная женщина, учительница, — показала мне Ида Генриховна на одну из башен. — И собака хорошей породы, не помню, как называется. Два года я видела их чуть ли не каждый день, гуляли на берегу и во дворе.

Но летом Лапина хозяйка умерла, и собака очутилась на улице. Правда, добрые люди подкармливали, но это совсем не то.

— Такие животные быстро гибнут. Они не умеют жить в подвалах, бегать по улицам. Вдобавок эта собачка нежная, деликатная, — сокрушалась Ида.

Но вот пришли к ее подъезду. И тут на прощание она мне выдала самое сокровенное.

— Какой мужчина! — мечтательно и восторженно произнесла Ида Генриховна, томно прикрыв глаза.

Я улыбнулась лукаво:

— Любви все возрасты покорны, да, Ида Генриховна?

— Влюбилась, влюбилась без памяти! — чистосердечно призналась она, положив ладошку на грудь. — Всю ночь не спала. В Родиона Петровича и в вас, Ларочка.

— Вы счастливый человек, дорогая Ида Генриховна! — воскликнула я с завистью. — Я не влюблялась целую вечность и, думаю, уже утратила эту способность. На душе словно груда остывшего пепла, и ни одного уголька.

Ида взглянула на меня с изумлением:

— Ах, мне бы ваши годы и вашу внешность, дорогая. Вокруг меня была бы пустыня из разбитых сердец. Но бодливой корове бог рогов не дал. Всю жизнь я выглядывала любовь, но она мне не давалась.

— И мне тоже, — угрюмо завершила я.

Итак, у меня появилась новая подруга. Завтра она придет ко мне на чашечку чаю. Чувствуется, питает ко мне жгучий интерес. Она мне тоже любопытна. Мы с ней женщины двух таких несхожих поколений. Из нее до сих пор фонтаном бьет энергия, созидательная, а не разрушительная.