Лукреция с Воробьевых гор - [95]

И все же мне не хотелось, чтобы ее усыпили. Или пристрелили, как один мужичок посоветовал.

— Что же делать, что же делать? — бессмысленно шептала я, не замечая, что слезы уже ручьями бегут по щекам.

Ида Генриховна внимательно посмотрела на меня как на союзника, родственную душу. Поняла, что я не уйду. Положение наше казалось безнадежным, но все-таки становилось легче, если рядом появляются люди, готовые не только на пустое сочувствие, но и на помощь, поступок.

— Здесь недалеко ветеринарный пункт, но мы ее не донесем, — неуверенно подумала она вслух и, наклонившись, погладила собачонку. — Потерпи, лапонька, что-нибудь придумаем.

— Зачем нести на руках, мы сейчас поймаем такси или частника, у меня есть деньги! — обрадовалась я.

Поставив мальчишек на одной стороне дороги, сама я перебежала на другую.

— Как вас зовут, деточка? — крикнула мне вслед Ида Генриховна.

Она стояла под фонарем, такая смешная, крохотная, сухонькая, как былинка. Но сколько в ней было мужества, сострадания и готовности броситься на помощь всем терпящим крушение.

Первой остановилась новенькая «восьмерка». Молодой парень, лицо каменное, жестокое. Этот не возьмет, сразу решила я и не ошиблась. Посмотрел на меня как на сумасшедшую и молча захлопнул дверь. Я едва успела отпрянуть, чуть не поскользнувшись на отполированной обочине.

Я быстро сообразила, что останавливать иномарки и новенькие, с иголочки машины бесполезно. Сосредоточилась на «Жигулях». Там сидел народ попроще. У одного пожилого шофера радостно вспыхнули глаза при виде крупной купюры.

— Садись! — по-купечески размашисто пригласил он.

Но как только я объяснила, в чем дело, его лоснящаяся физиономия разочарованно скукожилась:

— Там небось кровищи море. Мне потом неделю машину мыть. Не-не, не пойдет.

И, не слушая моих объяснений, быстро укатил. С простым народом тоже ничего не получалось. Интеллигентные мялись, вяло бубнили что-то о нехватке времени и о том, что это пустая затея. Прошло полчаса, я устала объяснять в который раз, что собака укутана и сиденьям ничто не угрожает, и к тому же я буду держать ее на коленях.

Мальчишкам вообще не удалось никого остановить. А мне — разжалобить и убедить. В растерянности и недоумении стояла я на краю тротуара. Какие равнодушные сонные лица, какие пустые глаза. Я была лучшего мнения о человечестве. Мне казалось, что хотя бы каждый второй должен быть отзывчив, сердоболен, готов помочь ближнему, если это не связано с большими затратами и потерей времени и сил. Ида Генриховна, по-видимому, знала людей лучше. Она смотрела на меня и детей с покорной обреченностью. Осторожно засеменила в своих скользких ботиках на дорогу и тоненько крикнула мне:

— Ларисонька, это бесполезно. Придется отнести ее ко мне. Боюсь, она замерзнет.

И тут я разозлилась. Погрозила кулаком вслед отъезжающей машине:

— Чтоб у вас колеса отвалились! Мерзавцы, бездушные иуды. Чтоб вам всем вот так когда-нибудь лежать у дороги, истекать кровью и не дождаться помощи!

Какие только проклятия я не посылала на головы проезжающих! Самой страшно вспомнить. Стоит на дороге эдакая фурия, волосы разметались из-под шапки, даже глаза горят в сумерках, и проклинает автолюбителей. Удивляюсь, как не вызвали психушку.

Опомнившись, я заметила, что рядом стоят светлые «Жигули», водитель даже стекло опустил, чтобы получше меня разглядеть. В глазах интерес и сострадание. Слава богу, интеллигентное лицо, подумала я. Пожалуй, первое среди свиных рыл и хитрых хорьковых мордочек.

— Так и не понял, к кому обращен ваш гневный монолог? — тихо сказал мужчина за рулем. — Садитесь!

Тут я уцепилась пальцами за край бокового стекла, склонилась к нему и забормотала:

— Понимаете, объясняю этим недоумкам, что собака завернута в пальто и куртки, сиденьям ничто не угрожает, к тому же я возьму ее на колени, тут две остановки до ветеринарного пункта, и деньги предлагаю, но ни одна зараза не хочет ехать!

— Ваша собака? — мягко прервал меня водитель.

— Уличная, ничья — попала под колеса.

Он открыл дверь и вышел. Первый и последний из всех, к кому я обращалась за помощью. Старушка и мальчишки выглядели такими жалкими и беспомощными. Но вот появился настоящий мужчина, спокойный, уверенный, да еще на колесах. Мы все так и вцепились в него.

— Ее переехала машина, — затараторил мальчик поменьше, показывая на собаку.

— Едва ли, — усомнился наш спаситель, склоняясь над потерпевшей. — Она бы уже погибла.

— Лапки, лапки ей раздавило, — морщась, как от сильной боли, объяснила Ида Генриховна.

Мужчина осторожно поднял укутанную собачонку, и мы толпой двинулись к машине. Несмотря на протесты старушки, я села на заднее сиденье и положила рыженькую на колени. Она тихонечко повизгивала. Как видно, перемещения приносили ей страдание, но она понимала, что ей хотят помочь, и терпела.

Ида Генриховна села рядом с водителем и приготовилась указывать дорогу. Мальчишки жалобно канючили, просились ехать с нами. Мужчина улыбнулся и кивнул. Они проворно уселись рядом со мной. Мне и в голову не приходило разглядывать: молодой он или старый, блондин или брюнет. Он для меня был просто Человек, причем с большой буквы.