Лука, или Темное бессмертие - [69]

В Бастионе Дамьен Бланкар так и не смог подключиться к сигналу камеры. По его словам, камера была отключена. Ангел проявил еще большую извращенность, так как, лишив их возможности увидеть последние картины, вернул им надежду и заставил продолжать отчаянную охоту. По мнению Шарко, Флоранс и Бертран могли дышать, только если оставались стоять. Сколько времени выдержат они в подобном положении?

Николя вскочил, резко отбросив стул в сторону. Камиль тоже была убита самым чудовищным образом. Она тоже испытывала страдания в руках палача. Перед ним посреди комнаты предстал призрачный образ ее распятого тела. Видение сродни божественному неотступно преследовало его.

Коп почувствовал, что его черепная коробка буквально горит огнем. Он ополоснул лицо ледяной водой в умывальнике, потер лоб, скулы, вгляделся в свое искаженное рябью отражение. Левый глаз вытянулся, губы искривились, и крики Флоранс и Бертрана, которых он никогда вживую не слышал, теперь раздавались так сильно, что ему казалось, будто он сходит с ума.

Тогда он набрал воды до краев раковины, сделал вдох и окунул лицо. И начал про себя считать. Двадцать, потом тридцать секунд… В этот момент он ощутил себя в невесомости, отделенным от собственного тела и чувствующим каждую пульсацию сердца. Крики исчезли, зато он слышал, как кровь течет по венам, как воздух шуршит в легких, и решил продолжить… Мир с его ужасами и войнами отдавался лишь дальним эхом. Внезапно наступившее блаженство принесло ему великое облегчение.

Когда пришла боль, когда пальцы вцепились в фаянс, он не шевельнулся. Пульсация в ушах стала громче, челюсти сжались, сдавив горло, и каждая проходящая секунда растянулась на целый век. Вот ведь парадокс: мозгу достаточно было приказать рукам оттолкнуть его, но воля, сама заключенная в этом мозгу, а следовательно, подконтрольная ему, все равно оказалась сильнее. Почувствовать то, что они должны были пережить в своих цилиндрах, до последнего дыхания. Прикоснуться к Костлявой. И даже противостоять ей. Оказаться по ту сторону. Почему бы и нет.

Но есть сила, которая превосходит волю, – инстинкт выживания. Его власть, идущая из глубины времен, оторвала Николя от раковины и отбросила назад. Огромный глоток воздуха проник в трахею, и он, согнувшись, зашелся в кашле.

Что с ним произошло? Глаза наткнулись на отражение в зеркале. Он все еще был здесь и вполне живой. Даже слишком живой, а вот Бертран и Флоранс, вернее, их тела покоились в плену своих прозрачных гробов.

Их необходимо найти как можно скорее, даже если случилось худшее. И любой ценой поймать Ангела, чтобы у близких и родных жертв появился смысл продолжать жить. Чтобы сами они не закончили погребенными заживо. И это опять был вопрос выживания.

Коп вытирался, когда вдруг уловил хлопок на другом конце баржи. Он вышел из ванной, быстро пересек комнату и бросил взгляд вперед: дверь хлопала от ветра.

Он двинулся дальше, поднялся по ступенькам и обнаружил на полу у порога маленькие лужицы воды. Следы ног. А еще дальше, на краю понтона, под дождем исчезала тень. Николя кинулся за ней, пролетев по плавучим мосткам в акробатическом прыжке.

Силуэт исчезал за деревьями. Он прибавил скорость и решительным жестом положил руку на плечо хрупкой фигурки, когда та уже оказалась на краю паркинга.

34

– Николя…

Мокрая, дрожащая Одри с черными подтеками туши на щеках прижалась к нему и заплакала.

Он обнял ее, и сердце у него в груди вскипело. После Камиль он еще ни разу так крепко не обнимал женщину.

– Я не хочу оставаться одна, – пролепетала она ему в плечо. – Ни этой ночью, ни после того, что произошло.

Бледный свет струился из окошек баржей – зрелище и грустное, и прекрасное. Он привел ее внутрь, пошел за полотенцами. В гостиной Одри как завороженная смотрела на свечи. О чем она думала? Николя спросил себя, возвращалась ли она домой или так и бродила по Парижу, пытаясь утишить боль. А раз уж она не двигалась, он провел полотенцем по ее волосам, потом по плечам. Наконец она сняла куртку и укуталась в мягкость махровой ткани.

– Они должны жить, Николя. Флоранс и Бертран не могут так умереть.

Значит, она знала, что видео прервалось еще до наступления конца. Возвращалась ли она в Бастион после своего поспешного ухода? Или позвонила Шарко? Одри казалась совсем разбитой, внутренне сломавшейся. Николя это было знакомо: жестокость столкновения, утрата контроля в момент, когда ты уязвим, вихрь, уносящий тебя в поток неуправляемых эмоций, словно чтобы оградить от неистовства этого мира.

– Что же такое страшное случилось с тобой, Одри? Какие кошмары ты пережила на Юге, что приехала сюда одна?

Она не ответила, но стала искать его губы. Николя хотел бы ее оттолкнуть, сказать, что она совершает ошибку, что все идет слишком быстро, что ее привело сюда отчаяние, но у него не осталось ни сил, ни желания. Она была здесь и целовала его в этом холоде, чтобы вырваться, убежать от мира. Она твердила: «Николя», и только это было важно.

Одри задула свечи, и лишь мерцание бурной реки скользило по их силуэтам. Как творение бездны, она стремилась к мраку и в своем порыве, в жаре поцелуев и шорохе снимаемой одежды, увлекла Николя к постели. Они не обменялись ни словом. Говорить – значит размышлять. А ни один из них размышлять не желал.