Лука, или Темное бессмертие - [40]

Они утратили контроль над ситуацией, и им оставалось около двадцати трех часов, чтобы спасти пленников. Двадцать три часа адской работы, чтобы вычислить этого безликого типа, спрятавшегося за маской Гая Фокса и экранами, который мог затаиться где угодно во Франции и насмехаться над ними сколько влезет. Миссия невыполнима, и Шарко знал, что, если дело обернется плохо, ответственность возложат на них.

Он повернулся к Люси, которая только что поговорила с няней двойняшек:

– Как там у них?

– Куксятся немного, что нас нет дома. Джая побудет с ними до завтра, и с собакой тоже.

Франк ничего не сказал и уставился на дорогу. Бог ты мой, как он скучал по своим сыновьям, и он спрашивал себя, долго ли еще ему удастся защищать их от жестокости. Жестокость извращает все, что не уничтожает, и его малыши будут расти в мире, где бомбы грозят взорваться на любом углу, где подростки кончают с собой в прямом эфире на Periscope[53] и где поговаривают о том, что копам следовало бы дежурить в школах. Каждому новому поколению придется нести на плечах все беды предыдущих. Шарко чувствовал себя в шкуре старого римлянина, который однажды утром просыпается и не узнает свой город. Летиция Шапелье права: будущее больше не принадлежит им.

Он съехал с автострады в Сен-Лё-ля-Форе и направился к мэрии, где велел Одри их ждать. Узнав машину без надписей, Шарко остановился. Николя хлопнул по сиденью:

– Мы пристроимся сразу за вами.

Белланже выскочил из машины и пересел к Одри, которая двинулась замыкающей. Он положил пистолет на приборную доску:

– В следующий раз бери свою пушку.

Одри убрала оружие между сиденьями. Николя опешил, увидев, во что превратились ее руки и кровь повсюду.

– Что случилось?

– Пустяки. Просто колючки.

– Просто колючки? Да по тебе словно сенокосилкой прошлись!

Он достал упаковку бумажных платков, вытащил почти все и протянул ей. Она поблагодарила и промокнула царапины, продолжая вести одной рукой.

– Чего мне теперь ждать? – спросила Одри. – За… мой поступок.

– Ты хотела сказать, за твое родео? Ты подвергла свою жизнь опасности, ты могла помешать всему расследованию. Тебе светит выговор и отстранение, что в твоем случае означает окончательное увольнение. Не успела прийти и уже уходишь. Самое короткое вступление в должность за всю историю Управления.

Лицо Одри, на котором были написаны боль и смирение, еще больше помрачнело. Николя указал подбородком на красные задние огни прямо перед ними.

– Но, несмотря на свой грозный вид, Шарко не станет делать никаких окончательных выводов. Все мы совершали такого рода глупости, и он в первую очередь. Тебе повезло, что расследование идет в режиме очевидности. Сегодня вечером я был с тобой у Проста. У нас имелись обоснованные подозрения насчет собак, мы оба зашли к нему в дом и обнаружили там адрес встречи. Именно так будет сказано прокурору и написано в протоколе, идет?

– Идет… Спасибо…

– Да ладно тебе. Но это не повод повторять такие подвиги при всяком удобном случае. На Юге ты уже заработала репутацию безбашенной?

– Я иду туда, куда мне подсказывает интуиция.

– Интуиция… не слишком-то вяжется с нашей работой.

– Вот уж нет. Без интуиции, или чутья, называй как хочешь, нас бы всех заменили на машины и компьютеры. Я действую по интуиции. Это в моей природе, и пока вроде бы неплохо получалось.

Едва машины выехали из городка, как лес надвинулся на них, а потом опустил свою черную лапу на мир, чтобы раздавить его. Еще пять километров по департаментской дороге, и они на месте. Нажимая на педаль, молодая женщина поморщилась от боли. Царапины наверняка не дадут ей покоя всю ночь.

– Ничего себе первый денек, верно?

– Хуже, чем black friday…[54]

Капитан глянул на нее уголком глаза. Тени от огней и струй воды на ветровом стекле скользили по лицу Одри, выделяя его непростой рельеф, с очень высокими скулами и нежной, как крыло бабочки, кожей. Он рассказал, что произошло в оперативном штабе. Обратный отсчет на двадцать четыре часа, обвально возрастающее количество подсоединений. Она приняла удар, и в эту самую секунду показалась ему одновременно хрупкой и непоколебимой. Похожей на те цветы, которые распускаются в самом сердце ледяной и негостеприимной земли. Он сам себе удивился, что так подробно разглядывает ее, и отвернулся.

Перевалило уже за полдесятого, когда три машины свернули на обочину, выстроились вдоль узкой дороги и выключили двигатели. Погасли фары – светомаскировка. Шарко достал из багажника и раздал бронежилеты. И только тут заметил, в каком состоянии Спик, которая описала ему свои злоключения в саду.

– Тебе не следовало приезжать. Останешься в машине. В операции ты не участвуешь. Когда закончим, я хочу, чтобы ты выдохнула и занялась собой. Этой ночью и без тебя управимся. По мне, лучше, чтобы ты была свежей и готовой к работе завтра с утра пораньше.

А вот ей лучше, решила Одри, быть паинькой и со всем соглашаться. Один из копов вооружился камерой «Canon EOS» высокой чувствительности со светосильным телеобъективом, чтобы делать четкие снимки даже ночью.

– Выключаем мобильники, – велел Шарко. – Есть вероятность, что они отправятся в лес, может, здесь где-то выкопана и другая яма, так что укрываемся и наблюдаем. Начинаем только по моему сигналу. По словам Одри, у Проста бежевый грузовой фургончик с тонированными задними стеклами. Сосредоточимся на этом типе. Если можем его взять, берем, но, если имеется хоть малейший риск или их будет слишком много, сидим тихо, а с ними разберемся позже.