Лука, или Темное бессмертие - [125]

А потом все убрали, как прилежные домохозяйки.

Скоты.

Люси быстро открыла окно и вдохнула воздух морского простора. Этот дом провонял смертью и хранил в своей утробе стигматы убийства. Немного придя в себя, она продолжила осмотр. Свечение Bluestar ослабло, прошлое вновь становилось прошлым. Она поднялась на второй этаж, прошла мимо детской – остатки обоев с картинками, большой разодранный плюшевый медведь в углу, сломанная кроватка с перекладинами… Потом еще одна комната, напомнившая ей декорации первого фильма, «Atrautz». В этих стенах ложная Анна Шуграни позволила изнасиловать себя, избить и отрезать себе фалангу, чтобы ее приняли в стаю. Химический проявитель подтвердил ее предположение.

Старая кровать осталась на месте. Комоды и ночные столики – в приличном состоянии; она порылась в ящичках. Пустой платяной шкаф. Почему в брошенном доме осталась мебель? Переходя из комнаты в комнату, Люси представляла себе жизнь здесь. Вид на морской простор, природа, большие пространства… А потом срыв, превративший живое жилье в пристанище пыли и старых призраков, сцену худших кошмаров.

Кто обитал в этих стенах? Люси решила сделать именно то, что написала Франку: найти гостиницу, чтобы поспать, а завтра с утра расспросить обитателей мыса. Она обязательно найдет кого-то, кто в курсе.

В коридоре она обнаружила люк в потолке, но подобраться к нему было невозможно. Ей захотелось заглянуть туда перед уходом. Придвинув ночной столик и вскарабкавшись на него, она сумела открыть люк. Там был шнур, позволяющий опустить лестницу, которая с диким грохотом обрушилась к ее ногам.

Люси просунула в люк голову, посветила вовнутрь фонарем. Под крышей простирался заваленный старым барахлом чердак. Серебряная пыль танцевала в луче. Люси решила подняться и оглядеться. Она перешагнула через последнюю ступеньку и ступила на черный, как сажа, пол. Когда паутина задела ее по лицу, она вскрикнула, поддавшись глупому рефлексу, и отчаянно замахала руками.

– Возьми себя в руки, черт!

Она тяжело дышала. Под черепицей свистел ветер. Пространство было огромным и наверняка покрывало всю площадь дома. Необъятная кладовка, заставленная старыми чемоданами, просевшими картонными коробками, стопками книг и журналов, громоздящимися электроприборами: раклетница, ростер, вафельница… Люси продвигалась, остерегаясь серых полотнищ паутины и их черных обитателей, чернильными пятнышками маячивших в облаке тумана.

Чуть дальше она сняла большие куски брезента, которым была укрыта детская одежда и игрушки: лошадка-качалка, набор игрушечной посуды, мобили, плюшевые звери и даже еще одна кроватка с перекладинами… Значит, в доме жила семья с одним или несколькими детьми – в возрасте не больше трех-четырех лет, судя по игрушкам и одежде.

Она не смогла бы объяснить, откуда такая уверенность, но чувствовала, что здесь разыгралась трагедия еще в то время, когда дом был обитаем, задолго до жестокого убийства. Жильцы покинули его в спешке, бросив часть памятных вещей.

Она переступила через стопку тарелок, стаканы, лежащие в фирменных упаковках, откуда их так никогда и не достали. Чем дальше она шла, тем дальше возвращалась во времени и тем теснее смыкалась вокруг нее темнота – люк, казалось, теперь отдалился от нее на световые годы. Скат крыши становился ниже, и Люси пришлось пригнуться, чтобы добраться до самой глубины.

Прислоненный к стене мольберт. Рядом на полу пришедшие в негодность кисти, приклеившиеся краской к палитре или завернутые в тряпки. Рамы различного размера, пигменты в банках. Накрытые простыней полотна. Люси встала на колени, сдула пыль и посмотрела на картины. Море, корабли, пляж, зонтики. Потом цветущие гортензии, обрамляющие фасад красивого дома: этого самого, до того, как его бросили. Люси ощутила меланхоличность манеры, явную печаль, исходящую от этих произведений. Она направила луч фонаря на левый угол внизу полотен. Подпись Мэгги и всякий раз название: «Бухта ангелов», «Печаль небес», «Нега и Одиночество».

– Мэгги, – повторила Люси.

Она сняла другую старую простыню и обнаружила еще две картины. На той, что была сверху, парусник резал волны под алым пылающим солнцем, заливающим все небо. На белом корпусе темно-синими буквами было выведено его название, от которого у нее по коже побежали мурашки:

ЛУКА

Она различила хлопанье крыльев на крыше. Воркование. Птицы гнездились там или прятались от ветра. Люси вернулась к картине, но теперь ей нестерпимо хотелось лишь одного: уйти отсюда. Она быстро раскрыла второе полотно. Лицо, повернутое на три четверти. Оно подействовало, как удар хлыстом по лицу.

«Мэгги, автопортрет».

Два больших синих глаза, на которых лежала пелена слез, форма носа, очертание губ… Люси не верила своим глазам. Она кинулась к банкам с краской, посмотрела на этикетки. «Свинцовые белила», «Медное золото», «Синий кобальт». Окиси… Те самые, которые в малых количествах были обнаружены в волосах трупа из Манси.

Сомнения невозможны.

Она нашла биологическую мать Луки.

67

Одри продолжила спуск. За поворотом издалека донеслись вопли женщины, истошные, пронизанные смертью. Из глубины шел резкий свет, и чем ближе она подходила, тем больше липкая влажность обволакивала блестящие стены – адская слюна зверя.