Лук для дочери маркграфа - [78]

      В такие моменты его всегда затапливала нежность — глупая, лишняя для воина, но встречающая неожиданно живой отклик у девчонок. Такко привлёк Кайсу к себе, обнял покрепче и зарылся лицом в её волосы. От неё пахло сладкой выпечкой; со стороны деревни тянуло медовым духом скошенной травы и сладостью ягод. Он приник губами к её виску, поцеловал щёки с россыпью мелких веснушек и, наконец, губы. Кайса отвечала сдержанно, как подобает добропорядочной девушке, но не отстранялась. Её губы были нежными и податливыми, ладони легко скользили по его плечам.

      Затаив дыхание, Такко распустил шнуровку её верхнего платья, затем, беззвучно проклиная мелкие крючки, расстегнул нижнее и прямо-таки выдохнул от внезапной радости: Кайса ничего не подкладывала под корсаж, и её мягкая грудь вся была в распоряжении его нетерпеливых рук. Ободрённый молчаливым непротивлением, он медленно потянул вверх её подол, погладил обнажённое колено, окончательно уверившись, что он не первый, что ей знакома эта игра и что она была согласна, уже собираясь сюда.

      Всё происходило даже быстрее, чем Такко рассчитывал. Продолжая ласкать Кайсу, он свободной рукой расстегнул свой широкий пояс, бросил, не глядя, за бревно, дёрнул тесёмку на поясе и опустился перед Кайсой на колени. Поцеловал её, расценил неумелый ответ как окончательное согласие, развёл её бёдра и потянул на себя, усадив верхом. Желание стало нестерпимым, почти причиняло боль; Кайса чуть подалась ему навстречу, и он вошёл, не сдержав сдавленного стона: прошло больше трёх недель с того раза, когда он был с девушкой, а теперь было так тесно, мягко, жарко… Наслаждение затопило мгновенно; он рывком усадил Кайсу обратно на бревно и излился куда-то под край её подола, уткнувшись ей в плечо.

      Перед глазами плясали огненные точки. Такко ощутил, как Кайса гладит его по голове, опомнился и поднял голову:

      — Тебе не хватило.

      — Ничего, — улыбнулась она. — Всё хорошо.

      — Погоди немного, — пообещал Такко, скользя дрожащими пальцами по её груди; Кайса уже собиралась запахнуть платье. — Сейчас…

      Прикосновение её мягких бёдер распаляло. Такко снова привлёк Кайсу к себе. Она ахнула и рассмеялась, ощутив, что он снова напряжён, подалась навстречу, и почти не пришлось помогать рукой.

      В этот раз он двигался медленно, наслаждаясь её уступчивостью. Гладил волосы, целовал щёки и податливые губы, вбирал её сладкий запах. Отстранился на миг — сдёрнуть плащ с бревна, бросить на траву — и уложил Кайсу на спину; одной рукой обхватил за плечи, другой притянул её бедро, чтобы быть ещё ближе и плотнее. Она вздохнула и запрокинула голову, подставляя белую шею под поцелуи. Стало совсем темно, и в этой тьме остались лишь прикосновения и сладкий, дурманящий, лишающий рассудка запах хлеба, трав и спелых, исходящих липким соком ягод.

      В город они возвращались в полной темноте. У самой площади их остановила ночная стража; Кайсу оглядели с плохо скрываемыми жалостью и презрением, но молча пропустили. У пекарни Такко в последний раз поцеловал Кайсу и крепко обнял, не в силах оторваться. Податливая, как хлебный мякиш, она была так послушна его рукам и губам. Ему чаще приходилось иметь дело с девушками страстными и ненасытными — или умеющими хорошо изображать неутолимое желание. С ними было хорошо, очень хорошо, и одни воспоминания заставляли смущённо кусать губы. Зато Кайса была по-домашнему уютной, тёплой, как остывающая печь, спокойной, как сама земля.

      Напарница Кайсы оставила незапертым окно на первом этаже. Такко подсадил подругу на подоконник и, не удержавшись, похлопал её по обтянутому юбками широкому бедру. Та шикнула, отмахнулась и захлопнула ставни. Такко ещё немного постоял, глядя на едва различимые в темноте окна. Заблудиться он не боялся: оставалось пересечь пустую рыночную площадь, и до трактира, где они с Вереном ночевали в последний раз, будет рукой подать.

      Верен пробормотал что-то неразборчивое, когда Такко ощупью пробрался в их комнату.

      — Ты с подружкой не?.. — негромко спросил Такко.

      — Иди ты… У неё жених есть. А ты доволен, как я погляжу.

      — Не без того.

      — Избавь меня от разговоров до утра!

      Такко негромко рассмеялся, стягивая одежду и швыряя на пол. Завтра он наверняка будет ругать себя, расправляя измятую до неприличия рубаху… но это будет завтра, а сегодня не хочется даже болтать с Вереном. Руки помнили гладкую кожу Кайсы, её крепкое и такое послушное тело, голову кружил её сладкий запах.

      — Завтра пойдём работу искать, — проворчал Верен, поворачиваясь на другой бок.

      Такко не ответил. Он уже спал, свесив руку с лежанки и приоткрыв рот.

      В распахнутое окно вместе с предрассветной прохладой входил запах ягод и свежего сена. Город Эсхен спал, лишь ночная стража мерила шагами тёмные улицы, да стрелка на ратуше отсчитывала последние часы до рассвета.