Лук для дочери маркграфа - [57]

Он посмотрел на Такко, потиравшего слезящиеся от недосыпа и тонкой работы глаза, и улыбнулся уже открыто:

— Непростые деньки, верно? Зато мы успеем в срок. Оценят при дворе мою работу или нет, она должна быть закончена. Ты обедал?

— Нет ещё.

— Иди, а после загляни к Агнет. Жар вроде спал, и она просила сказок.

— Я шёл сюда не для того, чтобы рассказывать сказки, — запротестовал Такко.

— Я тоже звал тебя не за этим, — усмехнулся Оллард, — но сейчас всё будет так, как она захочет.

Он нашарил на поясе ключ, оценил расстояние до двери, ведущей на лестницу в кабинет, и открыл другую, поближе. Такко едва не споткнулся о невысокие ступени и вскоре оказался в холле. Оглянувшись, разглядел в стене неприметную дверцу, за которой прятался рычаг, открывавший запасную лестницу — это была та самая ниша, с которой начались его знакомства с потайными ходами замка. Такко давно отчаялся разобраться в их хитросплетениях, знал только, что каждая из запертых дверей куда-нибудь да ведёт. Впрочем, сейчас ему было не до тайн: не терпелось отмыть руки от запаха металла и заглянуть на кухню, откуда заманчиво пахло с самого утра.

* * *

— Дорога к замку заросла шиповником, и никто не мог пробраться сквозь колючие ветви и разбудить красавицу, пока не вызвались три брата: один лесоруб, быстро расчистивший дорогу, второй — кузнец, открывший заржавевший засов, а третий — лекарь, который знал, как снять колдовской сон…

Такко бессовестно перекраивал старую сказку, убирая всё, что могло расстроить или смутить наследницу. В Империи легенду о девушке, уколовшей руку веретеном, рассказывали так, что для благородных слушателей она никак не подходила. Но близ Аранских гор бытовал другой вариант, более целомудренный, где принцессу будили всего лишь лекарским зельем и гостей у неё спящей тоже не бывало.

— И правила она долго и мудро, и по всей земле шла слава о королеве, дорогу к замку которой узнавали по белым цветам на обочинах, — закончил Такко. Агнет улыбнулась и устало прикрыла глаза — бледная, как снежный покров, и ореол вокруг глаз и губ был точь-в-точь как тени на снегу в зимних сумерках. Такко поспешно поднялся: слишком легко было представить, как Агнет засыпает у полукруглого окна, засыпает на добрую сотню лет, и цветное стекло снаружи заплетает белый шиповник.

— Забери лук, — шепнула Катерина, как бы нечаянно столкнувшись с Такко, когда тот уже направлялся к двери. — Ей от него одно расстройство. Всё пытается тянуть, а сил совсем нет.

Белый лук лежал на столе на расстоянии вытянутой руки от Агнет. Такко взял его, пробежался пальцами по выглаженной до блеска кибити, бессознательно погладил резное навершие… Агнет нахмурилась и протянула тонкую руку к оружию.

— Пора менять обмотку на рукояти, — сказал Такко. — Тебе тяжело натягивать, потому что рука скользит, верно? У тебя изменился хват… ну, ты стала правильно держать, а я забыл перемотать. Я заберу ненадолго.

Какое счастье, что Агнет ничего не понимает ни в хватах, ни в обмотках! На самом деле кожаная лента на кибити не нуждалась в перемотке, не зря её тщательно крепили на хороший сухожильный клей. Как же давно это было… Агнет вздохнула и проронила:

— Верни поскорее.

— Верну, обещаю, — заверил её Такко. — Когда поправишься, будешь стрелять лучше прежнего.

У двери ему снова попалась Катерина и поманила в свою каморку, смежную с комнатой Агнет. Такко присел на сундук, хмуро глядя, как нянька закрывает петли на вязании. Вслед за Оллардом он тоже держал себя с нянькой по-прежнему, но старался избегать её общества. От мысли, что Катерина столько лет заботилась о наследнице маркграфа, вела хозяйство и тайком собирала улики для обвинения, было мерзко.

— Если маркграфа осудят, — негромко спросил он, кивнув на занавеску, за которой осталась Агнет, — куда она пойдёт?

— Господин Фредрик позаботится, кто же ещё, — уверенно сказала нянька. — Он уже летом был готов жениться. Никто и не вспомнит, под каким именем она родилась.

— Фредрик не женится, если у маркграфа отберут владения и титул, — проговорил Такко. — Агнет станет такой же приживалкой в богатой семье, как была Малвайн.

— Он дал слово! — стояла на своём Катерина. — Женится и оставит меня при ней.

— Когда Агнет узнает, что ты пошла против её отца, она тебя выгонит.

— А это уже не ей решать! — заверила нянька. — Подрастёт — ещё спасибо мне скажет!..

От уверенности, звучавшей в её голосе, по спине бежал холод. Катерина в последний раз взмахнула спицами, затянула петлю и оборвала нитку с такой яростью, что Такко невольно вздрогнул — будто с этой ниткой оборвалась вся история замка и род Оллардов.

А нянька встряхнула готовое изделие и сунула Такко:

— Держи. Да бери ты!

Вязаная рубаха из тонкой пряжи сразу согрела руки. Нянька постаралась, подогнала по фигуре; не забыла ни высокий ворот, ни заботливо подвёрнутые на вырост рукава. По подолу цвета крапивного листа вился обережный узор.

— Боялась, рукав не закончу, но успела-таки, — бормотала нянька, поворачивая его за плечи и оглядывая спереди и сзади. — Хоть к зиме будешь готов…

Поди пойми эту Катерину, думал Такко, пока шагал в спальню, чтобы оставить там лук Агнет. То безжалостно берётся решать судьбу маркграфа, то вяжет его ученику рубахи, хотя какое ей дело, замёрзнет он зимой или нет…