Луговые разбойники - [4]

– У источника Сеттерх-Крик, что у подножия горы!

Роусон тотчас же скрылся в чаще деревьев. Коттон уже собирался последовать его примеру, как Джонсон остановил его тревожным вопросом, верит ли он в искренность проповедника.

– Сказать по правде, – отвечал охотник, – я не особенно доверяю этому лицемерному проходимцу. Его манеры, жесты, натянутая улыбка не особенно-то говорят в его пользу. Да и случай с Гитзкотом мне кажется очень подозрительным. Скажи этот нахал то же самое другому, к примеру мне, я бы изорвал его в куски, а тот сам еще протягивает ему руку. Ну, да что за беда, ведь, действительно, из-за одной общности интересов и выгод он уже не станет нас предавать; это ему прямо-таки не выгодно. Да и не так-то легко поймать Коттона в лесу! Однако прощайте, Джонсон. Вы-то, во всяком случае, человек верный и на нас также можете положиться. Послезавтра мы опять встретимся здесь, и скоро у нас в кармане окажется несколько сотен долларов, тогда мы посмотрим, как поступать дальше. Знаете, дело наше совсем не так плохо: ведь хорошим банковым билетом можно заткнуть рот любому крикуну, который вздумает теперь повесить нас на первом дереве, а сам не прочь поделиться выгодами нашего дела. Идем, Уэстон, пора!

С этими словами собеседники разошлись. Коттон и Уэстон направились в одну сторону, вдоль берега реки, а Джонсон пошел по тропинке через лес на север. Через несколько мгновений и он исчез за холмом.

Недаром недавно бывшие здесь люди восхищались уединенностью выбранного ими места свидания: прошло не меньше четверти часа, как разошлись товарищи, а все было по-прежнему тихо, и мертвая тишина эта лишь изредка нарушалась треском ветвей от прыжков белок да криками птиц.

Вдруг без малейшего шума раздвинулся кустарник, и оттуда вышел краснокожий.

Индеец, осторожно высунув голову из раздвинутого им куста, долго прислушивался, озираясь по сторонам, и только после тщательного осмотра окружающей местности решился выйти на лужайку.

Это был высокий, статный малый, одетый в пеструю бумажную, местами изорванную шипами и колючками кустарника рубашку, подпоясанную широким кожаным поясом, за которым были заткнуты широкий нож и большой, очень острый томагавк. Ноги индейца были обуты в кожаные мокасины. На шее красовалось украшение в виде щита довольно примитивной, но изящной работы. Кроме этого амулета, у него не имелось никаких отличий и украшений, даже боковой мешок, висевший с правой стороны, не был разукрашен красной, синей и желтой бахромой, как это обыкновенно любят делать индейцы племен Северной Америки.

Голова индейца была не покрыта. Длинные черные, глянцевитые волосы свободными, тщательно причесанными прядями красиво ниспадали на плечи. В руках, красивых и ловких, отличавшихся изрядно развитой мускулатурой, он держал прекрасной работы американский карабин.

Некоторое время краснокожий продолжал внимательно изучать местность, главным образом следы, оставленные только что ушедшими, затем медленно выпрямился, закинул волосы за уши и скрылся в густой чаще по направлению, противоположному тому, откуда только что пришел.

Глава II Дядя и племянник. Охота на оленя

Утром того же дня, когда произошли описанные нами события, невдалеке от упомянутой рощи по дороге ехали два всадника. Судя по костюмам, оба они принадлежали к зажиточным фермерам. Первый из всадников, молодой, стройный человек, одетый по тогдашней американской моде в синий полотняный сюртук, такие же штаны и черный полосатый жилет, в изящные индейские мокасины вместо сапог, ехал на гнедой горячей лошади. Другой, толстяк лет сорока, все время смешил своего спутника остроумными замечаниями и шутками. Толстяк был одет в чрезвычайно тесный белый костюм и ярко начищенные сапоги. Вся его фигура, плотная и упитанная, и полное, приятное лицо, с маленькими, искрившимися весельем глазами, так и сияло самодовольством; он восхищался и прекрасной погодой, и своим спутником, словом, всем. Как у того, так и другого не было с собой никакого оружия, хотя ловкие движения их ясно свидетельствовали, что оба они люди, привыкшие к охоте и вообще ко всякого рода приключениям. Могучая фигура старшего всадника, хотя и несколько заплывшая жиром, позволяла предполагать в нем недюжинную физическую силу.

Толстяк продолжал, по-видимому, рассказ о чудачествах своего старшего брата, жившего в Цинциннати.

– У него, представьте себе, – говорил он, – уникальная мания скупать всякий старый, не нужный никому хлам, на который он тратит большие деньги. Мне жаловалась нынешней осенью его жена, когда я посетил их. Весь их дом буквально завален барахлом: старой мебелью, глиняной посудой и прочими предметами, из которых могла бы пригодиться, пожалуй, только десятая часть, да и то разве на топливо, вместо дров. А брат тем не менее продолжал ходить по лавкам и разыскивать все новую и новую рухлядь. Но раз вещь была куплена, брат ставил ее на место и с тех пор совершенно забывал о ее существовании. Тогда я и придумал одну штуку, чтобы утешить его несчастную жену и помочь ей сберечь денежку на черный день. Я нанял повозку и, когда брат был чем-то занят, отправил все его редкости обратно в лавки. Брат, возвратившись домой, и не вспомнил о своих сокровищах, а преспокойно уселся за пунш. На другой же день он отправился на Фром-стрит, где снова и приобрел весь тот хлам, что я продал накануне, да еще восхищался сделанным приобретением.