Лудильщик Плоти и Богиня Моды - [4]

Ее кожа была белой, как лед, волосы обрамляли лицо, словно облако черного дыма. Рот у нее был широким и алым, с приподнятыми уголками. Глаза – ясного медно-желтого цвета, невероятно большие…

Сцена сменилась. Женщина теперь присутствовала на многолюдной вечеринке. На ней было узорчатое сари, которое медленно ползло по ее телу, кольцо за кольцом, нежно скользя замысловатым серо-лиловым узором по идеальной плоти. На неизвестном Мадейре языке она разговаривала с существом, отдалено походившим на человека. Оно своим видом напомнило Мадейре тюленей, которые следовали за Арцимором по морю, за исключением того, что на существе был клетчатый килт. Женщина поднесла к ноздрям тюленя открытую ампулу, и тот отпрыгнул в сторону, хлопая по бокам длинными перепончатыми руками. Женщина рассмеялась.

– Восхищаешся собой? – шепнул ей на ухо Лудильщик Плоти.

Красавица теперь кружилась в танце с другим тюленеподобным существом – в неловком танце с неуклюжими прыжками и шарканьем ног – и тем не менее, женщина исполняла этот танец изящно и грациозно.

До нее дошли слова Лудильщика Плоти:

– Это я?

Вид у Лудильщика Плоти стал раздраженным, сила этого чувства, как и другие его эмоции, была преувеличенно сильна, и Мадейра отшатнулась назад.

– Ну конечно, это не ты; это только то, как ты сейчас выглядишь. – Лудильщик Плоти указал на холо. – Аммон Тиядо. Мертва тысячу лет. Но все равно достойная модель, а? А? – напор его эмоций был неистов.

– Да, – чуть слышно ответила она. – Но, пожалуйста, не найдется ли у вас зеркала?

Мгновение спустя ярко вспыхнуло освещение, и экран на противоположной стене расцвел серебристым цветом.

Там сидела красавица под белым одеялом, глядя на Мадейру прищуренными желтыми глазами, совершенный рот напряжено сжат.

Мадейра ахнула и прижала руки ко рту. Женщина повторила этот жест. Лицо Мадейры было мокрым, и она увидела слезы в зеркале.

Охранников уже не было, когда она вышла из лодки.

Мадейра вернулась в кладовую, где они с Бинтером прожили всю свою совместную жизнь, но он куда-то пропал.

Она приготовила сверток из нескольких своих вещей и пошла с ним к выходу, но потом повернулась и бросила сверток обратно в прочий хлам.

Бинтер придет в неистовство, когда она не вернется. Но какие объяснения ему привести, чтобы он смог поверить? Возможно, это и к лучшему, что она его не встретила.

Когда, с блестевшими от слез щеками, она обернулась к двери, чтобы уйти, там стоял Бинтер с широко открытыми глазами. Он отвернулся и, ссутулив плечи, положил руку на вокодер.

– Извините меня, Гражданка, – произнес он.

– Бинтер, – сказала она. – Это я, Мадейра.

Он отпрянул, и его пальцы коснулись вокодера:

– Где Мадейра Эзолико? Пожалуйста, скажите мне.

Она отстранилась.

– Я знаю, что выгляжу как ночная особа. Я должна уйти, до окончания Ночи Пирующего Дьявола. – Она наклонилась поближе к нему. – Послушай, Бинтер. На следующее утро после Ночи Пирующего Дьявола мы вместе пойдем гулять по трупам. Море будет полно ими. Мы пройдем милю по их телам. И Томов будет там!

Затем она покинула его и пошла на верхние коридоры, обратно к лодке Лудильщика Плоти, чтобы там дождаться Ночи Пирующего Дьявола.

Лудильщик Плоти принес ей облегающее платье из бледной сине-фиолетовой лунной кисеи, расшитое крошечными аметистами и отделанное морозно-рубиновым мехом. К платью прилагалась накидка, чуть посветлее, сотканная из мягкого шелковистого волокна. Она парила над ее обнаженными плечами, подобно опалесцирующуму туману.

– Да, это великолепно, – сказала она, и рассмеялась, плотнее прижимая накидку.

Когда скрылось солнце и началась Ночь Пирующего Дьявола, в звездной лодке Мадейра напоследок оглядывала себя в зеркале.

– Ну же, пошли, ты и так чересчур красива, – произнес Лудильщик Плоти, беря ее за руку. На Лудильщике Плоти было довольно безвкусное, пышное одеяние – костюм, покрытый тонким слоем плоского сапфира, так что от него при каждом движении исходило сияние.

В коридорах шуршали роскошные ткани, воздух был сладок от тонких ароматов. Дойдя до пересечения с главным северо-южным коридором, они влились в яркую реку празднующих и вместе с ними хлынули в людской океан Гранд-Холла.

В этот вечер Холл был разделен по высоте на три уровня. Когда торжество достигнет своего пика, полмиллиона горожан-претендентов заполнят огромный зал. Помост поменьше возвышался на десять метров над полом зала; третий павильон выходил сквозь крышу Гранд-Холла на ночной воздух.

Она задумалась, как ей найти Томова. Он должен повстречаться мне сегодня вечером, подумала она.

Музыка была бесконечным всепроникающим гулом, насыщенной тысячью модальностей. Зал бурлил вокруг них волнами празднования, толпа становилась все плотнее, в нее вливались все новые и новые люди. Лудильщик Плоти поманил ее, и они закружились в танце.

Лудильщик Плоти изменил не только ее внешность; она, которая никогда не танцевала, перемещалась элегантными движениями. Что-то внутри нее вызывало отклик и упоение танцем, и временами она забывала, что человек, державший ее, был сумасшедшим бродягой с непредставимыми мотивациями.

Повсюду над толпой парили мехи-наблюдатели, тщательно сканируя. Один из них проплыл в их сторону и опустился.