Луденские бесы - [17]

Между эпохой Уильяма Шекспира и доктора Сэмюэла Гарта миновал длинный век, наполненный самыми разнообразными событиями. Изменилась система правления, экономика, структура общества, произошли великие открытия в физике и математике, были созданы выдающиеся философские работы и гениальные произведения искусства — одним словом, в мире произошли революционные перемены. Но что за эти сто лет ничуть не переменилось — так это аптека. Ромео описывает лавку аптекаря следующим образом:

В аптеке черепаха, крокодил

И чучела иных морских уродов.

Кругом на полках нищенский набор

Горшечных черепков, пустых коробок,

Веревочных обрывков, трав, семян

И отсыревших розовых лепешек.

Плачевный хлам, которому с трудом

Придать старались видимость товара.[24]

Гарт же в поэме «Аптека» рисует картину, ничуть не изменившуюся век спустя;

Лежал там мумий просмоленный прах,

И панцири заморских черепах;

Акулья пасть, вся зубьями полна.

Ухмылкою пугала из окна.

А наверху, головкою к головке,

Сухие маки висли на веревке;

Под ними злобой темной исходил

Чешуйчатый громадный крокодил;

В одном углу — сурьма и нашатырь,

В другом — сушеный мочевой пузырь.

Этот храм науки, одновременно являющийся лабораторией волшебника и ярмарочным балаганом, наиболее выразительным образом символизировал причудливое сочетание несочетаемых вещей и понятий, столь характерное для семнадцатого века. Век Декарта и Ньютона был одновременно веком Фладда[25] и сэра Кенелма Дигби[26]; век логарифмов и аналитической геометрии с доверием относился к Порошку Любви, теории Магических Знаков и прочей ерунде. Роберт Бойл[27], автор «Скептического химика» и один из основателей Королевского общества, составил целый том рецептов, пригодных для употребления в домашних условиях. Например, если при полной луне набрать желудей, растереть их и смешать с мараскином, то этим снадобьем отлично вылечивается эпилепсия. Лучшее средство от апоплексического удара — мастика (сиречь смола, извлеченная из кустарника, произрастающего на острове Хиос), соединенная с животным маслом посредством дистилляции в медной реторте; достаточно ввести две или три капли этого чудесного снадобья через гусиное перо в ноздрю пациента, «а короткое время спустя и в другую», и здоровье восстановится. Человечеством уже овладел дух научных изысканий, но колдун и ведьма еще отнюдь не канули в прошлое.

Аптека господина Адама на рю де Маршан была среднего уровня, не жалкая, не грандиозная, а самая что ни на есть обычная, провинциальная. Мумий и носорожьих рогов в ней не было, но зато имелись вест-индские черепахи, зародыш кита и восьмифутовое чучело крокодила. Снадобья же имелись в великом разнообразии и избытке. На полках лежали всевозможные травы из арсенала галенистской[28] терапии, а также новомодные химикаты, к употреблению которых призывали последователи Валентина и Парацельса. Ревень и алоэ имелись во всех видах; не переводилась и каломель или, как предпочитал называть ее сам аптекарь, Draco mitigatus — «укрощенный дракон». Сторонникам растительных пилюль для печени аптека могла предложить настой колоцинта; приверженцы же более современных методов лечения тоже не остались бы в обиде — к их услугам были рвотный камень и сурьма. Если же вам не повезло, и вы влюбились в недобрую нимфу или лесного духа, мэтр Адам мог предложить вам самый широкий ассортимент спасительных снадобий от Arbor vitae и Hydrargyrum cum Creta до сарсапариллы и экстракта знаменитого Голубого Бальзама. Прибавьте к этому сушеных гадюк, конские копыта и человеческие кости, и вы поймете, что луденскому аптекарю не приходилось краснеть перед собратьями по ремеслу. Конечно, если заказчику требовалось что-нибудь особенное — например, растертые сапфиры или жемчужины — их полагалось оплачивать заранее и привозить издалека.

Отныне аптека господина Адама стала штаб-квартирой заговорщиков, единственной целью которых было погубить Урбена Грандье. Заправилами в этом сообществе являлись прокурор, его племянник каноник Миньон, лейтенант полиции со своим тестем Месменом де Силли, хирург Маннури, а также сам мэтр Адам, служивший неиссякаемым источником информации, ибо по роду деятельности должен был обслуживать весь город — готовя пилюли, выдирая зубы и ставя клистир.

Так, от мадам Шовен, жены нотариуса, он выяснил (под большим секретом, когда лечил маленького Теофиля Шовена от глистов), что кюре ссудил восемьсот ливров под залог некоей недвижимости. Это означало, что мерзавец начал богатеть.

Затем последовали плохие новости. Родственница младшего лакея господина Д'Арманьяка, лечившаяся от женских болезней и закупавшая сушеных червей в изрядных количествах, сообщила аптекарю, что Грандье приглашен в губернаторский замок на обед. Тут прокурор насупился, а лейтенант полиции выругался и повесил голову. Д'Арманьяк был не просто губернатор, он числился среди фаворитов его величества. Просто ужасно, что такой достойный человек держит среди своих друзей негодяя Грандье.

После долгой, невеселой паузы каноник Миньон объявил, что есть одна-единственная надежда — на хороший скандал. Нужно подстроить так, чтобы застукать греховодника на месте преступления. Что там у него с вдовой виноторговца?