Лучший друг девушки - [76]

– ...беда... – услышал Джеймз до того, как голос, то возникавший, то исчезавший, снова прервался. – В этом нет никакого смысла... только злоба... я бы никогда не пошел к Глории, если бы он сам не предложил мне это сделать... он клялся, что все это не более чем буря в стакане. И это оказалось еще одной ложью. Глория совершила ужасную вещь... неудивительно, что Ливи считает меня предателем...

– Госпожа Гуанариус объяснила вам причину разрыва между ними? – попытался прозондировать почву Джеймз. Обливаясь слезами, Ливи рассказала ему правду. Однако он сомневался, что Глория Гуанариус сознается кому-то в том, что предала самую лучшую из подруг. И хотя слыла она архисплетницей, то лишь потому, что обожала посудачить о грехах других, свои же стремилась держать за семью печатями. Даже в той волчьей и эгоистичной среде, которая называлась Нью-йоркским Светом, предать Несравненную, переспав с ее мужем, было пределом хамства. Даже здесь существовали вещи, делать которые было Непристойно.

Едва Джеймз привел в порядок разрозненные мысли, как Ладди снова возник на другом конце провода.

– Глория была пьяна, – печально икая, сообщил он Джеймзу, – да и я был не лучше. Но как только она рассказала мне об этом, я понял, что он со мной проделал. Я только не могу понять, зачем он это сделал? Знаю, что все это – до мелочей – было продумано заранее. Он наверняка знал, что со мной произойдет... и все заранее учел...

– Кто знал и учел? – спросил Джеймз. Ему не нужен был ответ, он страшился официального подтверждения своей догадки.

– Он знает... и я знаю... но Ливи никогда не должна узнать об этом. Вы слышите меня? Ливи никогда, никогда, никогда не должна узнать об этом. Это убьет ее, я по себе знаю, что это значит. Со мной все конечно, Джеймз. Все, что имело для меня значение, обратилось в прах. Ничего не осталось. Передайте ей, что я обо всем сожалею. Вы поймете. Джеймз... вы один из нас. В полном смысле этого слова. Но никогда, обещайте мне, что никогда не расскажете моей красавице... обещайте...

– Обещаю.

Эту просьбу ему нетрудно будет исполнить. Воображение отчаявшегося, мертвецки пьяного Ладди нарисовало истинное чудовище, но чудовище это Джеймзу было хорошо знакомо из собственных кошмаров.

– Передайте ей, что я люблю ее... что она была, есть и всегда будет моей путеводной звездой. Моей красавицей... и скажите ей, что я обо всем сожалею... очень, очень, очень сожалею.

Раздался щелчок, а затем длинный непрерывный гудок.

Пошарив в темноте рукой, чтобы найти телефонный аппарат, так как мысли его были заняты обдумыванием версии «Картины Дориана Грея», нарисованной Ладди, Джеймз положил трубку на рычаг. Не может быть! Это первое, что ему, потрясенному услышанным, пришло в голову, но за ним тотчас последовало: очень даже может быть. Не удержи его тогда за руку Бог и весь опыт предыдущей жизни...

Но почему именно Лоуренс Ладбрук? Какой смысл был в том, чтобы уничтожить столь безобидное существо, как он? Никакого смысла, совершенно никакого смысла.

В этом и состоит смертельная опасность. Сделай я тогда так, как хотел Дэвид, сегодня я бы топил свою печаль в вине и бился бы головой об стенку. Но я этого не сделал, и тогда он отправился на поиски другой игрушки, которую мог бы безнаказанно сломать.

Джеймз скинул с себя покрывало. Сна как не бывало. Хотелось выпить и выкурить сигарету. Чтобы составить компанию Ливи, он снова начал курить, но стремился ограничить себя хотя бы десятью сигаретами в день, даже меньше, если позволяли условия и если он не нервничал, что случалось довольно редко. Тогда он доводил их количество до пяти. Сейчас, чиркнув зажигалкой, он втянул в легкие сигаретный дым, будто едкий его запах мог развеять смертельный смог, наполнивший его душу.

Тревожное состояние не прошло, наоборот, усилилось. Неожиданно в ушах снова зазвучал голос Ладди. Тон его был таким, словно он прощался надолго, навсегда... Господи! Джеймз порывисто потянулся к трубке, но Ладди не оказалось в его двухэтажной нью-йоркской квартире; не было его и в прелестном особняке на Митинг-стрит в его родном городе Чарльстоне, в Южной Калифорнии, равно как и в его доме с шестью спальнями и четырьмя ванными комнатами, расположенном в трехсотах ярдах от пляжа в Саутгемптоне.

Интересно, подумал Джеймз, а можно ли выяснить, откуда ему звонили? На международной телефонной станции обещали попробовать. Ожидая, он нервно курил одну сигарету за другой. Боже мой, энное количество раз нетерпеливо взглядывая на часы, думал он, какая мерзость! Наконец сообщили, что звонили из платного телефонного автомата в одном из баров Сан-Франциско. Он хотел бы туда позвонить? Да, ответил, Джеймз, и срочно.

Наконец его соединили с барменом. Да, какой-то мужчина – в стельку пьяный – действительно заказывал международный разговор. Нет, его сейчас здесь нет. Он кончил свой разговор минут пятнадцать тому назад. Бросил на прилавок несколько купюр – двадцать долларов в виде чаевых произвели на бармена неизгладимое впечатление – и ушел из бара. Нет, бармен не знает, куда он отправился.

Сан-Франциско, подумал Джеймз. Кого мы знаем в Сан-Франциско? Он стал листать свой дубликат толстой, в сафьяновом переплете адресной книжки Ливи. Не очень многих. Благодаря кинематографическим связям Билли большинство знакомых Ливи жили в Лос-Анджелесе, а не в Сан-Франциско. Но зато трое из них вполне заслуживали доверия. Но только что же он им скажет? Что Лоуренс Ладбрук сейчас в их городе и собирается покончить жизнь самоубийством? Нет, во-первых, неизвестно, где точно он находится, во-вторых, может, меня просто насторожил его тон и то,