Лучшие страхи года - [108]

Несколькими часами позже я стоял перед домом Ричарда, пытаясь понять, почему на подъездной дорожке двенадцать машин, не считая моей. Вечеринка уже некоторое время сходила на нет, люди один за другим выскальзывали из дома. Пока я стоял тут, курил и потягивал дешевый виски, я вдруг сообразил, что ни разу не слышал звука отъезжающего автомобиля. Даже если компании объединялись, выбирая водителем одного, то все равно машин на дорожке осталось слишком много.

Мне никак не удавалось прийти к разумному ответу. Я был в тумане алкогольных паров и подступавшей дремоты — не настолько пьяным, чтобы это помешало мне вскоре уехать, взяв с собой Сару, но достаточно охмелевшим, чтобы цепочки умозаключений быстро обрывались. Некоторое время я провел, разглядывая верхушку горы. Насколько я мог видеть, выше дома Ричарда других строений не было. Если человек с вершины жил там, наверху, он должен был прийти с другой стороны, и это, на мой взгляд, была бы чертовски длинная прогулка.

Ни с того ни с сего сильно закашлявшись, я почувствовал на своей спине чью-то руку.

— Пруденс? — выдавил я, все еще согнутый.

— Нет, не Пруденс.

Этот голос я не слышал ни разу за вечер, но чей он, знал.

— Вышли проветриться? — спросил человек с вершины.

Я заметил на его лице веселье — он смеялся надо мной.

— Хотите закурить? — спросил я. — Виски? — Я протянул ему стакан и свою сигарету.

Он показал свою руку: длинные пальцы, длинные ногти.

— Вы не пьете, — сказал я.

А он только ухмыльнулся своей безобразной глупой ухмылкой, продемонстрировав полный комплект кривых уродливых зубов. Удивительно, что столь чудовищный прикус не мешал ему говорить, ведь его голос был самым глубоким и мягким из всех, что я когда-либо слышал.

— Так кто же вы? — наконец спросил я.

Он ответил:

— Приглашенный.

И я припомнил подслушанный сегодня разговор.

— Я наблюдал, как вы спускались с вершины. Там есть какие-то дома? — проговорил я.

Он осмотрел вершину, поднимая голову все выше, пока взгляд его не коснулся самого кончика, и ответил:

— Нет, домов нет.

Я подумал — может, он живет в палатке или трейлере и просто забавляется, заставляя меня таким образом задавать все новые вопросы? Обычно, когда я кого-то в таком подозреваю, будь то милая девушка, считающая себя застенчивой, или умник, пытающийся произвести на тебя впечатление, то я просто отхожу в сторону, даже не послав их подальше, и они, чувствуя себя отвергнутыми, начинают умолять их выслушать. Примерно так я всегда и действую.

Но на этот раз я все-таки спросил:

— Где же вы живете на вершине? В палатке? В трейлере? В доме на колесах? — Я предложил ему все варианты, потому что отчаянно хотел услышать ответ. Потому что отчаянно хотел знать.

Он ответил:

— Я живу в вершине.

Я не понял, что он имеет в виду, говоря «в вершине», но улыбнулся — прямо почувствовал, как мое лицо расплывается в этой глупой улыбке, — улыбнулся и кивнул, будто в его словах была глубочайшая бездна смысла.

— А что же вы делаете здесь, за домом? — спросил я.

Он дал мне прямой ответ. Ужасный ответ. И на секунду я увидел его таким, каким он был: внезапно я смог его увидеть, увидеть, что вся его одежда, от низа брючин до воротника рубашки, пропитана кровью — свежей и уже засыхающей. Кровь капала у него с рукавов, лужицей окружала его ноги, даже на макушке его лысой головы была кровь, а еще ею был вымазан рот. Кровь у его губ — вот что было самым страшным. Она пахла, как краска для рисования пальцами. Но, прежде чем у меня началась истерика, кровь снова пропала. Человек выглядел безобразным, но одежда была чистой. Брючины хлопали на свежем ветру, рукава ярко-белой рубашки были закатаны до локтей. Я задумался: если он в силах проделать такое, почему бы ему не выглядеть в моих глазах красивым? И подумал, что он читает мои мысли, потому что безобразный человек ответил:

— Харизма. Вы знаете, что я имею в виду.

Я засмеялся. Он пошел обратно в дом. А я остался, кивая головой, какое-то мгновение наслаждаясь потрясающей шуткой. Затем во мне волною поднялась тошнота, меня вырвало — только слюна и виски, — и голова снова стала ясной. Я поспешил в дом — Сара, думал я, где же Сара? Комната для гостей была пуста. В баре тоже никого. Ричард сидел на табуретке у рояля вместе с человеком с вершины, и они играли «Сердце и душа».[41] Человек с вершины брал аккорды, а Ричард тренькал, извлекая мелодию одним пальцем, и хихикал как идиот.

Выбежав на террасу, я столкнулся с Пруденс. Она была пьяна, но, когда она взглянула на меня, я понял, что сознание у нее достаточно ясное. С того момента, когда она проскользнула мимо меня на улицу, я знал, что большие груди и игривый девчачий голосок — это все внешнее, всего лишь оперение, с помощью которого Пруденс получает то, что хочет. Я уже тогда знал, что этим она подобна мне, и восхищался ею. Поэтому сейчас, вместо того чтобы просто пренебречь ею ради Сары, я остановился и сказал, что у нас всех большие неприятности.

— Да, я вроде что-то такое заметила, — ответила она, указывая большим пальцем на задний двор. В ее спокойствии было что-то неправильное, как и во всем, что творилось здесь сегодняшней ночью. Она продолжила: — Я как раз собиралась уехать. Но машина заблокирована. И я попыталась найти кого-то, кто…