Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей - [21]

Эти открытия, обсуждаемые до сих пор, произвели полный переворот не просто в XX веке, но и во всей истории человечества. После Коперника, открывшего нам, что Земля вовсе не пуп вселенной, и Дарвина, сообщившего нам, что мы происходим от обезьяны, Фрейд возгласил, что мы даже не управляем собственной волей, а следовательно, и собственной сексуальностью. Это известие он назовет «третьим разочарованием»; оно заставит его по приезде в Нью-Йорк заявить: «Я принес им чуму». Чтобы жить счастливо, мы должны научиться анализировать свое подсознание. Вы мне, конечно, тут же выдадите цитатку: «Познай, мол, самого себя». Да, я в курсе, что Сократ сказал это задолго до Фрейда. А я вам отвечу: «О'кей, но сначала дайте мне закончить!» Совершенно ясно, что сегодняшний человек не более уравновешен, чем те, кто жил век назад. Значит, психоанализ потерпел фиаско? В научном плане эта тема достойна обсуждения; при виде Жерара Милле[114] на телеэкране мы имеем полное право задаться этим вопросом, однако, по моему мнению, истинная история данной проблемы лежит в области литературы.

Неверующий Набоков определял психоанализ как «повседневное наложение древнегреческих мифов на человеческие гениталии». Говорить так – значит пренебрегать тем фактом, что «Три эссе о сексуальной теории» оказали влияние на всю литературу XX века. Если как следует подумать, то без Фрейда наверняка не было бы сюрреализма, и Цвейга, и Шницлера, не было бы и Пруста, которому даже не понадобилось читать труды доктора Зигмунда, чтобы стать фрейдистом, – и Жида, и Томаса Манна; честно говоря, без Фрейда в нашем списке осталось бы очень мало имен. Без его «чумы» мы также лишились бы книг Филипа Рота и фильмов Вуди Аллена. Так что хотя бы ради Рота и Аллена нам следует поблагодарить Фрейда за то, что он унизил человека, классифицировав его как инфантильное, сексуально одержимое существо. Вы должны ясно отдавать себе отчет, что всякий раз, как вы называете свою подругу «истеричкой», своего лучшего друга «мифоманом», своего подчиненного «параноиком», а своего отца «скрытым гомосексуалистом», вы воздаете должное Фрейду. Не будь его, вам пришлось бы именовать первую «ненормальной», второго «вруном», третьего «одержимым манией преследования», а отцу говорить: «Э-э-э… папа, будь добр, сними это платьице».

№24. Эжен Ионеско «ЛЫСАЯ ПЕВИЦА» (1950)

На 24-й позиции распевает «Лысая певица» Эжена Ионеско (1912—1994; настоящее имя Эуген Ионеску) – «антипьеса», родившаяся 11 мая 1950 года в театре Полуночников[115] (так как же она может мне не понравиться?!) и напечатанная в трех номерах «Тетрадей коллежа патафизики»[116] в 1952 году. Мистер и миссис Смит живут в Лондоне, что вполне нормально, если учесть, что они англичане. Часы отзванивают время наобум Лазаря, и сами они болтают невесть что, как, впрочем, и их гости – супружеская чета Мартин. Ну а где же лысая певица? А она не существует. Разве только это Мэри, их служанка, или капитан пожарных, или даже один из бесчисленных Бобби Уотсонов…

Вы находите это абсурдным? Но так оно и задумано. «Абсурд» – одно из основополагающих слов послевоенного периода: первым его начал употреблять Камю – с отчаяния, а потом, очень скоро, его догнал и театр. «В ожидании Годо» и «Лысая певица» – это два шедевра театра абсурда. Только «Певица» получилась явно более смешной.

Можно было бы сказать, что это критика выжившей из ума буржуазии, что речь идет о современном образе жизни, или бульварном театре, или методе ассимиляции, или о некоммуникабельности в сегодняшнем мире, но все это звучит очень уж скучно. А про «Лысую певицу» можно думать все что угодно кроме того, что она скучна: перед нами потрясающий гомерический гротеск, прямой потомок «Короля Убю» Альфреда Жарри[117]. И никому не дозволено оскорблять «Лысую певицу», притягивая за волосы… пардон, за лысину всякие занудные определения.

Эжен Ионеско родился в Румынии, как и граф Дракула: оттого-то он и сосет кровь из современного театра. Ионеско – революционер, который пускает кровь словам. «Лысая певица» – самая первая его пьеса и самая потешная, самая оригинальная, самая яркая в своей новизне. Причудливый юмор ставит ее намного впереди своего времени: все эти «Monty Python», «Nuls» и «Deschiens»[118] косят под Ионеско, сами того не зная. Кроме того, Эжена Ионеско – как и Магритта[119], который рисует трубку с подписью «Это не трубка», – можно считать изобретателем «сдвига», столь любезного сердцу рекламистов 90-х годов. Это очень простой фокус, но он жив и сегодня, спустя 50 лет: не называть по имени то, что показываешь, показывать не то, что называешь.

Избранный во Французскую академию в 1970 году, Ионеско неизменно выглядел очень грустным, как и все великие юмористы; он не шутил по поводу тщеты нашего существования. Детство его было одиноким, родители развелись, когда ему исполнилось пять лет. Человек не вечен, он умирает – и к чему все это? Нет ответа. Ионеско – метафизик, а значит, мистик, о чем свидетельствуют его «Записки и контрзаписки» (1962), «Дневник вдребезги» (1967), «Настоящее в прошедшем, прошедшее в настоящем» (1968), «Периодический поиск» (1988). Он писал пьесы, чтобы чем-то занять тот короткий отрезок времени, который был отпущен ему Богом. Да что там говорить: вся эта суета выглядит такой же смехотворной, как намерение – если взять первый попавшийся пример – подарить расческу певице, лишенной волос.