Лучшие из нас - [13]

Ханс Хольстейн не поехал на эту конференцию, но зато здесь был Паульсен.

Он сидел перед Полом, рядом ниже. Профессор Фред Паульсен заведует кафедрой, на которой работает Пол. На кафедре его любят, по крайней мере не испытывают к нему неприязни, и считают хорошим начальником, потому что он безобидный человек, почти лишенный амбиций, который не вмешивается в работу своих подчиненных, как это обычно делают начальники. В коридорах кафедры о Паульсене говорят, что он поразительно посредствен как ученый, даже в чем-то наивен. Как и многие другие, получившие административную должность в университетской системе, он не может похвастаться большими научными достижениями. Ему только что исполнилось шестьдесят, а наскрести материал на докторскую диссертацию удалось всего пять лет назад (повезло с комиссией, состоявшей из трех близко знавших его людей, а в языковедческих кругах эта комиссия нередко состоит всего из двух человек, а иногда и из одного).

Пол не часто разговаривал с Паульсеном в Блиндерне, а в Грац Паульсен прибыл позже них, а уехал раньше. Однажды Пол поговорил с ним во время завтрака в ресторане, и они остались довольны друг другом. Пол быстро понял, что Паульсен почти не слушает того, что он говорит, и что гораздо больше ему нравится рассказывать истории, в которых главным действующим лицом является он сам. Пока Пол пил кофе, Паульсен рассказывал о сборнике статей, который редактировал пять лет назад и который получил блестящие рецензии в журнале «Акта Бергенсиа». «Критика зовут… в свое время мы с ним… вместе учились, очень хороший человек, Пол», — говорил Паульсен. Пол понимающе кивал.

Речь у Паульсена необычайно небрежная. Ему нравятся собственные шутки, ему нравятся длинные немотивированные паузы, и у него есть несколько любимых слов. Одно из них — «констатация», к несчастью, он произносит его неправильно: «костатация», и Пола передергивает всякий раз, когда Паульсен коверкает это несчастное слово.

От всех прочих сотрудников университета исследователи кафедры футуристической лингвистики отличаются тем, что хорошо одеты. Как будто окружающая их элегантность (кафедра располагается в самом новом здании Блиндерна) заставляет научных сотрудников прилагать дополнительные усилия к тому, чтобы хорошо выглядеть, лишний раз смотреться в зеркало, залезать поглубже в платяной шкаф и в кошелек. Заведующий кафедрой, однако, является исключением из этого правила.

В этот день он тоже был одет не особенно изысканно. Пол не помнил, чтобы видел его в чем-то, кроме двух костюмов: бежевого летом и синего зимой. Сейчас Паульсен был в бежевом. Он снял пиджак и положил его на соседний стул. Обычно Паульсен носит рубашки, но сегодня на нем была белая футболка с серым ободком на растянутой горловине. Полу была видна его левая нога, покоящаяся на правой. Штанины коротковатых летних брюк задрались и обнажили часть левой бледной голени, контрастирующей с черными носками. Паульсен вздохнул, поерзал на стуле крупным телом, устроил поудобнее живот и положил один локоть на стол Пола, стоящий позади него. Он обернулся к нему и улыбнулся, извиняясь. Пол был совсем не в восторге от того, что Паульсен почти упал к нему в объятия.

Накануне для участников конференции была организована экскурсия по городу. Пол не успел на нее (чтобы успеть, ему пришлось бы выехать из дома на сутки раньше), а вот Паульсен сходил на экскурсию. К бейджу с его именем были прикреплены два крошечных деревянных башмачка на красно-бело-синей ленточке.[4]

Паульсен определенно еще не носил этим летом футболок, и прямо перед Полом покоилась его трехцветная рука. Она напоминала трехслойное мороженое, которое мама покупала Полу, когда он был маленьким. Нижняя часть руки Паульсена была коричневой, шоколадной, за ней следовала клубнично-красная полоса — это то место, которое благодаря футболке на несколько часов открылось для горячего сентябрьского солнца. Верхняя часть руки, которая выглянула из рукава футболки, когда Паульсен облокотился на стол Пола, была такая же ванильно-белая, как и его нога.

Внезапно в аудитории началось движение, кажется, исландец сказал что-то такое, что все бросились записывать. Паульсен вернулся в нормальное положение, взял ручку и начал делать заметки на одном из листков из папки, которую все получили при регистрации утром. Наполовину пустая ручка «Бик» Паульсена, колпачок которой был изгрызен до белизны, быстро скользила по бумаге. Время от времени он вскидывал голову, словно на самом деле слушал и записывал все, что говорит докладчик. (Если бы Пол наклонился вперед и заглянул через плечо Паульсена, он бы увидел, что на листке были записаны только слова «фонология», «твердый приступ» и «подростки», последнее три раза подчеркнуто жирными чертами, остальная же часть листа была разрисована пышными фигурами танцующих женщин и гоночными автомобилями с непомерно большими колесами.)

Через два стола от Паульсена восседала профессор Ринкель. Она сидела с совершенно прямой спиной, не касаясь спинки стула. На ней было голубое платье из тонкой ткани. Натуральный шелк, подумал Пол. Материя призывно обтягивала ее грудь, и Пол наслаждался этим зрелищем столько, на сколько у него хватило смелости. Вокруг шеи она повязала легкий, как пушинка, почти прозрачный платочек. Глаза Пола мечтали снова опуститься на ее грудь, но он заставил себя смотреть выше. Бело-коричневый платочек был украшен рисунком из мелких треугольников, и чем дольше Пол смотрел на них, тем быстрее они наезжали друг на друга, создавая новый запутанный узор. Темные, до плеч волосы Ринкель блестели. Руки лежали вдоль тела, кисти были спокойно сцеплены, грудь медленно поднималась и опускалась в такт дыханию. Он снова остановил взгляд на ее платочке. В аудитории начали посмеиваться. Наверное, этот Гудмундссон сказал что-то остроумное.