Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - [359]

Что он скажет девушке, когда вернется домой?

Такие, как она, одинокие странники зачастую оказывались лучшими гостями. Слабые телом и выросшие в суровых условиях, они заслуживали доверия – по крайней мере, в разумных дозах. Подачки старика принимали охотно. Доступная еда и сухой дом означали рай, достойный благоговения. Они мирились даже с его мелкими откровениями или хотя бы притворялись, будто верят в истины, которыми он пытался поделиться. И, подобно этой несчастной девушке, понимали, что даже малейшая ошибка может повлечь за собой насилие и катастрофу.

Это было совершенно разумно. Вот если взять девушку: к уступкам и состраданию она прибегла бы в последнюю очередь. Она полагалась на слепую решимость, на мелкое воровство и на то, что победный удар зачастую удается нанести увечной рукой. Но ей было не понять, почему такой самородок, как он, победил врагов, но не сбросил в океаническую расселину их трупы. Для нее такой поступок не имел смысла, и она только таращилась на Торгаша пронзительным, разочарованным взглядом, дивясь, наверное, непостижимой глупости этого ископаемого.

Наблюдая за беспомощными рыбаками, Торгаш из любви к ней решил солгать.

Если она спросит, то он в красках опишет якобы состоявшуюся бойню. Скажет, что перебил всех детей и большинство взрослых нотов, а нескольким выжившим велел бежать обратно на материк. А если не спросит, то промолчит, но предстанет свирепым и грозным, взглядом и сжатыми губами передаст свою понятную и достойную уважения порочность.

– Если она меня ждет, – прошептал он.

Потому что был в курсе, что она замышляла побег. Будучи лавочником в прошлой жизни, он тщательно вел учет своих припасов, инструментов и всего ценного, а потому отлично знал, что украдено и сколько она сможет унести. Всё это его не удивило. Отчасти он был почти рад. Гость, который ничего не брал, представлял опасность. По его опыту, если чужак ничего не крал по мелочи, то подумывал убрать хозяина и завладеть всем. Но, как бы ни нравилась Торгашу эта девушка, он не позволил себе ни впасть в сентиментальность, ни чрезмерно привязаться: в конце концов, она лишь дикий ребенок, который достиг зрелости вопреки десятилетиям лишений. И пусть ее существование было жалким до последнего вдоха, она слишком привыкла к такой жизни, чтобы от нее отказаться. Особенно если последнее означало делить постель и пищу с диковинным существом, прожившим не одно тысячелетие.

Он знал, что это случится. Вскрывая ее грудь и вливая в мертвое сердце драгоценные вещества, он понимал, что рано или поздно она уйдет.

Конечно, он надеялся, что выдастся обычное лето и она пробудет подольше.

В его фантазиях им хватало времени зачать ребенка. И сами роды, и младенец, нуждающийся в уходе, задержали бы девушку еще на несколько зим, и Торгаш успел бы и получше познакомить ее с этим миром и окружающей вселенной, и растолковать кое-что насчет себя. Вряд ли она узнала бы что-то настолько важное, что осталась бы. Если Греза уйдет, то на остров уже не вернется. На крыльце у него побывали десятки женщин, и все они пользовались гостеприимством, внимали его наставлениям, а потом предсказуемо строили себе небольшую лодку или уходили через летнее море пешком, покидая его навсегда.

Поэтому он всегда сохранял маленький зазор между девушкой и своим сердцем.

Он хорошо понимал, что дух человека крепок, а глубоко въевшиеся привычки так же бессмертны, как рабочая рука или язык молодости.

В лучших снах к нему возвращались женщины, давным-давно сгинувшие и, вероятно, умершие. Но они были просто драгоценными воспоминаниями, не больше и не меньше. Эта девушка, суеверная, верила в призраков, что не означало, будто Торгаш не чтил усопших, и то, что извлекал его мозг из глубин веков, было не менее свято, чем призраки, существуй они в действительности и потрудись нанести визит из загробного мира.

Живые воспоминания цепко держались за душу Торгаша.

И, может быть, как раз поэтому он увлекся девушкой больше, чем многими предыдущими. Едва взглянув на ее полное жизни лицо, он осознал сходство. Носом, черными глазами и недоверчиво поджатыми губами она напоминала ту, с кем он жил в погибшей колонии.

Покойную крошку Делин.

Сколько же лет прошло?

Казалось, что вечность. А словно вчера было.

Делин не имела детей, однако в клинике, где работали два врача, хранили яйцеклетки всех женщин, и после ухода Торгаша какая-нибудь другая вполне могла воспользоваться ими для создания семьи. Но даже если так, сходство наверняка было случайным. Через сколько поколений прошли эти гены? Сколько безымянных семей родилось и умерло до того, как эту девочку, потомок она Делин или нет, выбросило на скалу над приливной отметкой?

Все это были просто совпадения, но они во многом определяли его тоску. Стоя на коленях на черноватой коже моря и наблюдая за бездействовавшими нотами, Торгаш еще раз предупредил себя, что девушка уйдет, возможно, уже ушла, прихватив только часть тех сокровищ, которые он ей бы охотно пожертвовал, найдись у нее прозорливость и смелость попросить.

Подумав так, он отбросил эти тяжелые мысли.

Его рассудок, отшлифованный веками одиночества, обладал такой способностью. В следующий миг он уже размышлял о мелких разрешимых проблемах и бесконечной рутине своей полной дел жизни. Какой очередной дар преподнесет он своим нотам, что еще построит в своей мастерской, каковы будут форма и назначение новой комнаты, которую он наконец выкопал в глубинах древней возвышенности?