Лучшая ночь для поездки в Китай - [14]

— Хочешь, чтобы я присел? — спросил я.

Она отвела руку от подбородка.

— Не совсем.

Я попытался засунуть руки в карманы, но они не слушались.

— Мы должны были смотреть за ним, Роман, — сказала М. Она кивнула, словно соглашалась с чем-то. — Мы должны были смотреть за ним все время.

Водитель такси прошел мимо окна и зажег сигарету. Он напомнил мне собаку, которая ест с тарелки, глядя по сторонам, пока жует, и ничего не замечая.

Она сказала:

— Я все думаю, почему ты, придя в бар, не огляделся, не сказал: «Да, это здорово, но я не могу остаться здесь» — и не вернулся домой.

Я почувствовал, как у меня подгибаются ноги.

— Почему ты остался? — сказала она.

Я ничего не ответил.

— Если бы у тебя стоял горшок на плите, ты бы отправился домой.

Я сказал:

— Хочешь взять мое такси? Буду счастлив прогуляться.

— Ты счастлив?

— Я сказал «счастлив прогуляться».

Она снова кивнула.

— Я, должно быть, была тогда ужасно самонадеянной, Роман?

— Когда? — спросил я.

— Когда встретила тебя.

— А что такое?

Тщательно подбирает слова, словно разговаривает с тупицей.

— Потому что я полагала, что никто не сумеет сломать мне жизнь. — Пауза. — Это как в том рассказе, помнишь, об этом парне, как его звали?

— Хампти Дампти.

— Точно. Хампти Дампти.

Сбоку на голове у нее было пятнышко, размером в серебряный доллар. Я мог видеть его в свете с улицы. Волосы выпали в тот день, когда она услышала о нашем сыне, и больше не выросли.

— Не останавливайся, Роман. Уходи.

Это был долгий уик-энд. Я думал обо всей этой пустоте. Время, которое ничем не занято, повергало меня в панику. Я торопливо спустился вниз, чтобы поговорить с консьержем в вестибюле. Он был из Атланты, ему здесь нравилось, нравился город.

— Это проблема в Атланте, — говорил он. — У нее нет центра гравитации.

Мы говорили о местах, у которых нет центра гравитации. Я рассказывал ему о парке, рядом с которым жил, когда учился в университете. Все любили его. Но на меня он нагонял тоску. Не имело значения, под каким углом ты заходил в парк, ты никогда не чувствовал, что оказался в его центре. Мы оба согласились, что Квин-парк, к северу от здания парламента, имеет центр.

— Статуя… — начал он.

Я закончил за него предложение:

— Мужчина на лошади.

— Вот поэтому все там и сидят, — сказал он. — Это центр. Люди это чувствуют.

Я вышел на улицу. Солнечный свет был той особой яркости, которую ощущаешь в первое утро Карибских каникул. Пара остановила меня на улице, чтобы сказать, как им нравится снег, не могу ли я когда-нибудь взять интервью у их тетушки, она собирает баночки из-под джема. Я сказал: конечно. Когда я дошел до Иорквилля, там оказалось необычно пусто. Куда все подевались? Не может быть, чтобы у всех были летние коттеджи, чтобы все сидели на крылечках, проветривая матрацы и слушая музыку, сделав уровень погромче, а озеро блестит у них за плечами. Я выпил кофе в открытом кафе. Мимо прошла пара, одинаково зевая. Я немного поболтал с официанткой. Мир был достаточно дружественным; только казалось, в нем никого не было. Высокий мальчишка на велосипеде медленно ехал по улице; можно было бы сказать, что он тоже убивает время. Ожидает утра понедельника. Нет, еще того хуже — утра вторника. Я забыл. Просто еще один день. Я посмотрел на часы. Казалось, они остановились; может быть, просто шли медленно. Посмотрел на другую руку. Было утро. Но как могло пройти только пятнадцать минут? Казалось, времени прошло намного больше. Я подумал, может быть, я увижу кого-то из друзей, и осознал, что у меня нет ни одного друга. Я мог поискать Говарда Гласса. Но я не мог простить ему то удовольствие, которое он получил от моего несчастья. Пожимаешь руку и поздравляешь себя с тем, что это случилось с другим, а не с тобой.

Другие люди? Позвольте мне продолжить. Пока я не попал на телевидение, я полагал, что люди мной не интересуются, потому что я не добился многого в своей жизни. Но после того как я попал на телевидение, ничего не изменилось. У меня не появилось особых друзей, но у меня их не было и раньше. И какое — то время я принимал как должное, что это потому, что я ничего не добился, не сделал так уж много, слишком много вел интересных бесед со слишком многими интересными людьми, чтобы беспокоиться о них. Но потом я осознал, и это заняло не слишком много времени, что это не так. Что люди, которые не хотят иметь со мной дела, просто не хотят иметь со мной дела, не имеет значения, что я делаю или не делаю. Просто потому, что я — это я, а они — это они, если вы меня понимаете. Что в какой-то степени дает ощущение определенной свободы, хотя временами бывает одиноко. А правда состоит в том, что после определенного времени, в определенном возрасте слишком хлопотно заводить новых друзей — вся эта болтовня, обеды, восторги, смех, старые шутки, которые повторяешь снова и снова. Слишком много работы. Это вроде вечера, который предложила Джессика Зиппин, с ее матерью и ее новым мужем. Только подумать: одеваться, идти в ресторан, болтать о том о сем, рассказывать избитый популярный анекдот (может быть, тот, о Роберте Редфорде, который все еще пользуется популярностью); вечер, который окончится кофе и осторожным хихиканьем, пожимание рук перед дверью ресторана, обещание вскоре собраться снова, улыбка, упавшая с лица метрдотеля, через секунду он повернется спиной, боже, это кажется невыносимым, черт.