Лучик - [15]
Внутри придорожной еловой посадки — сплошные высохшие ветки. Наружная же сторона деревьев буйно зеленая.
Выходит, что можно жить и наполовину.
Выше человеческого роста поднялся под густой кроной ольхи репейник. Но он исключительно тощий. Ствол его уродливо тонкий. На всю высоту — всего несколько листьев.
Невозможно вырасти нормальным в чужой тени.
Корявые недоразвитые сосны окружили меня со всех сторон. Поднялись в свое время на определенную им болотом высоту, и застыли, не в силах перешагнуть установленный барьер. Чуть зеленеют их хилые кроны. Безжизненно серыми кажутся стволы.
Однако внизу, под соснами, всюду из мха пробиваются свежие ростки. На смену полузасохшим деревьям поднимаются молодые. Не знают, что их рост уже заранее определен. Что и им вскоре предстоит зачахнуть.
В чем же смысл молодого торжества?
Видимо, молодые уверены, что поднимутся выше предыдущего поколения.
Одним родник лишь утоляет жажду. Другим дает и силу для души.
Пряди водорослей угодливо изгибаются в речке согласно прихоти водных струй.
Зато, несмотря на большую длину, не рвутся.
Она всегда сочно радостная. Даже в пасмурный день.
Видимо, ликует, что умеет спрятать за собой болотную грязь.
Любая, даже очень маленькая и грязная лужа отражает чистое небо и солнце.
Волк не может жить не по — волчьи.
Если змея шипит, значит не намерена кусать исподтишка.
Даже злая крапива не укусит, если касаться ее очень осторожно.
Не потому еж колючий, что собирается на кого‑нибудь нападать. А от того, что нет у него иной возможности защититься самому.
Лиса запутывает следы, когда что‑нибудь натворила. Заяц вынужден это делать даже тогда, когда он ни в чем не виноват.
Сильно виляет по лесу проселок. Решил я Сэкономить силы — пойти прямиком. Лес негустой, заблудиться негде.
Срезал один поворот — уперся в болото. Миновал другой — пришлось лезть на высокий бугор…
Понял, — легче идти тем путем, который еще до тебя проложили люди.
Много раз летом ходил по этой тропинке. Всегда она была приятно мягкая, упругая.
Сейчас, поздней осенью, та же самая тропа твердая и скользкая. Несколько раз чуть не упал.
Значит, пока тропинке было хорошо самой, тем же платила и она. Стало ей от непогоды плохо — изменилась в ту же сторону.
Странно чувствуешь себя в этом бору. Сосны здесь растут не вразнобой, а выстроились ровными шеренгами, как солдаты на параде. Есть в бору и грибы, и ягоды. Приятно пахнет здесь мхом и хвоей…
Но не отделаться никак от чувства, что эти длинные ряды выращены искусственно, по инструкции.
Свободно, красиво текла вдоль опушки леса игривая речка. Кому‑то показалось, что она недостаточно глубока. Прошелся по ней ковшом экскаватора.
Стала речка глубокой прямолинейной канавой.
Лесная поляна родила красивые травы. Из трав родился красавец — стог.
Сено съели коровы. Люди выпили молоко…
Хорошо, если для того, чтобы вершить красивые дела.
ОСЕННИЙ ЗВОН
Почти все в природе красиво. На что ни глянешь — приходишь в изумление.
Но всегда с особым восторгом смотрю на просторное поле созревающей ржи. Это чудо — рукотворное.
Кто‑то сломал, почти отломил большую ветку рябины. Но на этой упавшей вершиной вниз ветке весной появились листья, а осенью — яркие, сочные гроздья плодов.
Какой же нужно обладать силой, чтобы, почти утратив связь с жизнью, взрастить такое богатство?!
Буйствует осенняя природа. Расцветилась праздничными красками.
Последний праздник, перед тем как отойти к зимнему сну, особенно яркий.
Река полыхает буйными осенними красками — желтыми, красными, бордовыми. Все это переливается в движущейся воде, и река кажется огненной.
Подошел ближе, — увидел в воде спокойную голубизну неба.
Наклонился, — вода удивительно прозрачная, видны на дне мельчайшие камешки.
Каждая трава встречает осень по — своему.
Злая осока, выросшая в грязной низине, вся почернела от негодования.
Кустистые основания вейника наоборот, словно бросая осени вызов, горят в сосновом подлеске празднично-желтым пламенем.
Высокие травы пока не согнулись. Но стали серыми, бесцветными. А малые, которые ближе всех к земле, — все такие же сочно — зеленые.
Листья на ольхе стали жесткими. При малейшем ветерке задевают друг друга и шуршат. Я сижу под ольховым кустом, отдыхаю, и мне кажется, что куст разговаривает со мной. Что хочет он мне рассказать?
Прислушиваюсь. Соображаю. Вроде сердится ольха, высказывает обиду — все деревья к осени похорошели, оделись в яркие цвета, а она какой была зеленой, такой и осталась. Вон соседняя березка сразу помолодела, как надела желтый сарафан. И рябина хороша в кремовом. А про осину и говорить нечего — вся она из себя в пурпурно — красном. К каждому кустику, к каждой травке пришла вторая молодость. Здесь же за всю жизнь никаких перемен.
Держит ольха при себе свои зеленые листья. Все на что- то надеется. Но наверное, надеяться уже ни к чему. Потихоньку и она начинает ронять свой наряд.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.