Луч тени - [42]
— Положил в чемодан все, что нужно?
— Да.
— Ничего не забыл?
— Нет, тетя.
— Приехал отдохнуть?
— И немного поработать.
— Ах, — говорит она почти с огорчением, — все-то ты пишешь!
Узнаю старый дом, комнату с видом на озеро.
— Здесь все по-старому, — говорит тетя. — Только я на ладан дышу.
Спускаемся по лестнице.
Тетя, как всегда, «дышит на ладан», а я «все расту».
Послушать ее, то я должен бы быть сейчас великаном, льющим слезы на ее могиле.
За столом я ей говорю: — Тетя, в четверг почта бастует.
— Меня это не касается.
— А кого же?
— Тех, кто бастует.
— Разве ты работаешь не на почте?
— Да, но я не бастую. Это несерьезно! Не валяй дурака! Я же на государственной службе!
— Конечно, ты не можешь позволить себе уйти даже в отпуск, — подкалываю я.
— Зато скоро выйду на пенсию. К осени просила выдать мне выходное пособие. Пока держусь на ногах, нужно подумать и об отдыхе. Не хочу дожидаться, пока стану развалиной.
На террасе ресторана, выходящей к озеру, крутят диски, и местная молодежь танцует. Небо усеяно звездами. Луна выходит из-за деревьев. Тетя тычет пальцем в парочки и возмущенно шепчет мне на ухо:
— Что они делают? Уснули?
— Нет, тетя.
— А что же?
— Наслаждаются близостью.
— Ага! — язвительно восклицает она. — Вот в чем дело. И это называется танцами?
— Может, и нет, — соглашаюсь я (несколько пар вообще застыли на месте).
— Разве это развлечение?
— Кому что нравится.
Тетя подозрительно смотрит на меня:
— На что ты намекаешь?
Я молчу. Для ее успокоения добавляю:
— Конечно, это не то, что было раньше.
— Слава богу, хоть ты понимаешь, — восклицает она. — Или хотя бы делаешь вид.
Ей достаточно моего согласия. Тетя сильно сдала. Раньше ее трудно было уломать. Теперь же, когда мы идем по тропинке, она говорит:
— Прежде я не понимала, как это люди ошибаются. Сейчас другое дело. Жизнь многому меня научила, теперь я знаю, что человек слаб от природы. Поэтому не стоит подвергать его соблазну. Не то чтоб мужчины были раньше лучше, просто возможностей у них было меньше. Вот именно: возможностей. А теперь — кино, телевидение, танцы, прогулки… Поэтому честь и хвала девушке, если она блюдет себя при нынешней-то жизни. Значит, не так глупа, как остальные. Не тупица, не дура, не вертихвостка, думает о своей чести, достоинстве…
И пошло. Словом, у тети появились сомнения.
Кое-что она принимает, но скрепя сердце. Втайне же думает, что на свете нет ничего дороже, чем «честь» и «достоинство». Однако в двадцать лет и ей довелось пережить любовную историю — первую и последнюю.
— Он ведь с тобой дурно поступил, тетя?
— Да, крутил, кроме меня, еще с двумя.
— И больше никого у тебя не было?
— Нет. Ухаживал, правда, еще один учитель, но он отмочил такую глупость, что я дала ему от ворот поворот.
— Он тебя рассердил?
— Конечно, ведь я не из нынешних.
— Что же он такое отмочил?
Тетя продолжает штемпелевать конверты.
— Так что же он тебе сказал?
От яростного стука лопаются перепонки. Внезапно она откладывает штемпель в сторону, смотрит мне в лицо, не зная, отвечать на вопрос или нет, затем восклицает:
— Представляешь, он сказал, что у меня роскошное тело. А я ему крикнула: «Дурак!»
Захожу к ней на почту — в маленькую, залитую солнцем комнату, — чтобы показать рассказ, который я написал.
Она довольна. — Мне нравится, — говорит она, — сразу видно, к чему приводит измена жене.
— Только поэтому?
— Нет. Написано хорошо, и вообще поучительная история.
— Поучительная-то поучительная, но можно было бы доказать и обратное.
Тетя накидывается на меня:
— Все вы одним миром мазаны! Неужели больше не о чем писать? Стоит тогда браться за перо!
— Конечно, чтобы лучше во всем разобраться.
— Ты больше всех понимаешь, что ли?
— Нет, но есть и такие, кому нужно объяснять.
— Кто же, например?
— Чтобы не ударить лицом в грязь, приходится ссылаться на людей, которым кое-что и невдомек.
Перебираю в уме разные варианты, наконец останавливаюсь на одном: — Например, тетя, если кто-то утверждает, что женщины только по любви ложатся с мужчинами, то он ничего не понимает.
— Ложатся куда?
— В постель, тетя (подобная возможность не сразу приходит ей в голову).
Поколебавшись немного, она просит наконец оставить ее в покое.
Тетя — очень строгая католичка.
Вечером перед отъездом сообщаю ей, что один мой знакомый погиб во время паломничества в Лурд[5].
Замолкнув, я жду.
Тетя невозмутимо возится по хозяйству. Вдруг она выпаливает:
— Приходский священник тоже ездил в Лурд, чтобы исцелиться от рака, и по дороге попал в аварию.
Я изумленно смотрю на нее.
— Так вот, он остался цел и невредим и, кажется, даже излечился от рака.
Подходит автобус.
Тетя встает на цыпочки, чтобы обнять меня.
Она взволнована.
Автобус трогается.
Тетя приходит в себя, делает несколько шагов и кричит вслед:
— Никогда не упоминай обо мне в своих глупых рассказах. Я человек серьезный.
