Лубянская справка - [2]

И, слегка успокоенный, он стал приводить себя в порядок - умылся, причесался, переоделся. И все это время его так и подмывало еще раз посмотреть туда - может, бывают на свете чудеса и там теперь ничего нет? В конце концов, уже из коридора, кинулся он назад и с замирающим сердцем, осторожно расстегнул брюки. Увы, все было на месте. И опять заныло, закрутило в животе, и, почувствовав необыкновенную слабость, И.О. плюхнулся на унитаз. "Все кончено, - тихо и твердо сказал он, - все кончено".

В лифте он даже с некоторой гордостью поглядывал на себя в зеркало: бледный, красивый, отрешенный, подумать только, - он явно стал благородней, интеллигентней. Страдание ему определенно к лицу. А какие глаза! - вся российская тоска, вся загадочность славянской души приглушенно и холодно замерцала в этом печальном и безнадежном взгляде.

В холле на него набросился Манолеску, его драгоценный соавтор, с которым вот уже два месяца писал он книгу века: "Румыния - СССР, СССР Румыния". Книгу тут так разрекламировали, что И.О. вдруг стал Большим Человеком - этаким посланником многомиллионного дружественного народа. Приемы следовали за приемами, в газетах и журналах появлялись его статьи с фотографиями, где он высказывал отредактированные Федоровским взгляды на проблемы молодежи, войны, мира и литературы, а Первого мая он, И.О., стоял на трибуне рядом с членами правительства и лениво помахивал ручкой тысячам людей, проходящим прямо под ним в патриотическом экстазе! Манолеску полез к нему с поцелуями так, будто не видал его со времен ворошиловской амнистии. "Дурак! - кричал про себя И.О., судорожно дергаясь в его крепких объятиях. У меня ж это!" И он с ужасом представил себе, как в это время там, у них на губах, в микроморе слизи, при невероятном микрошторме происходит нечто похожее на классический абордаж - целые полчища бледнолицых воинов, карабкаясь и толкаясь, перелезают с опостылевшего им пиратского корабля на новехонький фрегат - громадный и чисто выскобленный - к Манолеску! Ведь вот как бывает! Живет человек, ничего не подозревает, целуется со всякими, а потом глядь - он уже не просто Манолеску, а Манолеску с плюсом! Эх ты, пеште-романеште!

Они прошли в бар и выпили. Потом еще выпили. Потом еще и еще. Время от времени он посматривал на аппетитную девицу, которая сидела у стойки и кокетливо поглядывала на него сквозь пустой фужер. Ах, если бы у него было все в порядке! Вот она, готовенькая, и пальцем шевелить не надо пухленькая, губастая, черноглазая! А вдруг?! А, была не была!!

Нет. Ни в коем случае.

И.О. выпил еще рюмку и, заикаясь и краснея, поведал Манолеску свою страшную историю, не выдержал. И - удивительно! Сразу стало легко - все-таки поделился с кем-то. Манолеску же принял эту новость как-то злорадно, стал хохотать и, хлопая И.О. по плечу, все повторял: "Сувенир! Сувенир!" - так что И.О. пожалел, что проболтался, и настроение снова ухудшилось: ведь знал же, дурак, что румынам лучше ничего не говорить, - завтра всем разболтает, и не по злобе, а так, чтобы повеселиться, - уж больно они все легонькие.

Но - да здравствует Манолеску! - все закончилось более чем прекрасно, и вскоре И.О. благодарил Бога за то, что Он подарил миру такую необыкновенную страну, как Румыния! До чего все-таки жалок человеческий умишко, до чего ничтожны все его "космические" страсти и переживания, если избавиться от них можно в течение каких-нибудь пяти минут! Гениальный Манолеску затащил И.О. в туалет, заставил раздеться догола, даже туфли с носками велел снять, и долго рассматривал И.О. со всех сторон. А потом категорически заявил, что ничего у него нет, просто это какая-нибудь чепуха, "потому что на ладонях должны быть какие-то царапинки, на ступнях тоже, на груди и на спине тоже, должны болеть суставы, слегка поташнивать, температура тридцать семь и пять" и так далее, и, что сама эта штучка должна быть какой-то другой.

У И.О. навернулись слезы на глаза, и он запрыгал от этого неожиданного счастья. С визгом бросился он целовать Манолеску, но поскользнулся и, голый, шлепнулся на пол. "Как хорошо, - мелькнуло у него в голове, - что это "Лидо", а не какой-нибудь наш сортир, - пожалуй, только в Кремле и в Большом театре можно было бы вот так поваляться в туалете, да и то в дни съездов и больших премьер".

По случаю полного исцеления они выпили еще - угощал И.О. Потом Манолеску пошел звонить девушкам, а И.О., чувствуя необыкновенную легкость все внутри пело, играло, клокотало, - поймал взгляд девочки за стойкой и знаком пригласил ее к себе за стол. Она засмеялась, расплатилась за свой коктейль и пересела к нему - мягкая, улыбающаяся и вблизи совсем не такая вульгарная, как ему показалось.

"Какая ты симпатичная! - сказал И.О. по-румынски. - Чего это ты тут делаешь?" - но получилось, вероятно, не совсем правильно, потому что девочка ответила: "Спасибо, очень хорошо". И.О. решил, что это шутка, и даже взвизгнул от удовольствия, - ну все, решительно все было прекрасно и симпатично! "Не-ет, - замотал он головой и громко на русском языке повторил: - Что ты делаешь здесь одна? Понимаешь, одна?!" А она рассмеялась и ответила в тон ему, явно предвкушая приятную неожиданность: "Я - здес пию - коктэйл!" - "Ба! Да ты знаешь русский!" - "Да, немножко. Я очен льюблью Совьетский Союз!" - "Так это прекрасно! Это великолепно! А как тебя зовут?" - "Марьон".