Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки - [24]

«Придурок» — это заключенный, работающий в лагерной зоне и имеющий дополнительные источники питания за счет работяг. Нарядчики, учетчики, бухгалтеры, «работнички» комендатуры питались за счет уворованных с кухни продуктов питания, отпущенных для заключенных.

«Доходяга» — это истощенный до крайности работяга. Потеря веса у него более 30 %. Работать он уже не может. Во время периодически производимых медосмотров с целью «комиссовать», то есть выяснить степень пригодности, работяга, обнажая зад, поворачивался к врачу, показывая обтянутые мослы с треугольным провалом в центре. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить степень дистрофии.

Доходяги делятся на две группы: сохранивших человеческий образ и потерявших его. И те, и другие могут быть истощены в одинаковой степени. Но первые держат себя в руках, не теряют воли к жизни, не опускаются на дно; вторые — думают только о еде, ходят грязные, лазают по помойкам, облизывают посуду, готовы сожрать любую гадость, если только ее можно разжевать. Шанс выкарабкаться имели как раз первые, вторые же гибли массами.

Я читал про газогенераторные автомобили и тем временем тщательно обдумывал линию поведения. Времени хватало, чтобы познакомиться со всеми в мастерской. Особенно долго я разговаривал со старожилами. Грозный силуэт лагерной тюрьмы, в которой томились сотни лучших людей лагеря, обреченных на явную гибель, подсказывал самосохранительную мысль: не стремиться быть лучшим, забраться в незаметную норку в мастерской, смешаться с работягами, никак и ничем не выделяться среди них, загасить свой разум, затушить чувства.

Таким убежищем оказался электроцех. Там работали два американских финна — Альберт Лоон и Беня Муртоо. Незадолго до войны их родители-коммунисты с автомобилями, тракторами, сельскохозяйственными машинами и с остальным имуществом приехали в Советскую Карелию строить коммунизм. В 1937 году их, конечно, посадили всех как шпионов.

Альберт и Беня были отличные ребята. Любая работа горела в их руках. Они умели все делать, хотя у них не было теоретических знаний. У себя дома, в Америке, в своих мастерских они с детских лет научились паять, лудить, сваривать, мотать. Наш брат и мечтать обо всем этом не мог, за исключением тех немногих, у кого отец был «нэпманом» и имел собственное дело.

Я уже достаточно огляделся, пообвык и свой переход в электроцех сумел организовать прямо через бригадира по заявке мастера. Если бы я там задержался, то, вернее всего, дожил бы до конца своего пятилетнего срока. Года два-три я промучался бы на «воле», а в 1948 году меня снова посадили бы на срок не менее десяти лет, так как Сталин начал в те годы новое «укрепление тыла», которое понимал и проводил не иначе как в виде тотальной посадки вновь за решетку всех ранее сидевших в лагерях. Тогда я всего этого, конечно, не знал. Я думал лишь о том, как бы пережить страшную зиму 1941-42 года. Действуя по моей схеме, уцелели и дожили до конца своих сроков студент Игорь Русинов, кораблестроитель Звенигородский и инженер «Исаак Коган». Под этой фамилией последний, как и в электроцехе, занимался зарядкой аккумуляторов на шарашке, увековеченной Солженицыным в «В круге первом».

Белый и голубой

В электроцехе я уже основательно пустил корни, как вдруг в середине ноября меня вызывают в пристройку, где работали конструктор Юрий и нормировщик Борис. Когда я вошел, там были уже плановик Жорж и мастер станочного цеха Василий. Короче, вся «головка».

— Ну, как, доволен своим положением? — спросил кто-то из них.

— Лучшего не желаю. Быть работягой милое дело, — ответил я.

— Да ты не обыкновенный, а сверхблагополучный работяга. Если бы учитывали, как положено, что ты выполняешь за день, то по «общереспубликанским нормам» ты сидел бы на трехсотке. Борис с риском для жизни подписывает ваши «туфтовые» наряды.

— Борис знает, почему он подписывает, — огрызнулся я, — мог их сейчас подписывать кто-то другой.

— Ну, ладно, препираться нечего. Бросай кантоваться. В Бутырках, на нарах, ты был смелым, а в лагере запел другое…

— Да что вы от меня хотите?

— В лагере нет муки. На мельнице авария. Неделю или больше заключенные не получают ни грамма хлеба. Привезли состав ячменя и ржи. Складов нет, зерно сбросили прямо на землю и кое-как прикрыли. Оно начинает преть. Надо незамедлительно его перемолоть. Необходимо срочно изготовить 2 постава и несколько крупорушек. Один Юрий не в состоянии справиться. Ты — конструктор и должен вместе с ним разработать чертежи мельничного оборудования.

К тому времени я уже очень хорошо понимал, что означает умственное напряжение в условиях доходиловки, да еще когда перестанут давать хлеб. Только Юрий мог оценить, какой хомут на меня набрасывают. Всякое планирование и нормирование — сущая мелочь по сравнению с конструкторской работой. Расход фосфора, который, как тогда считали, необходим для питания мозга, несравненно возрастет. Однако деваться некуда. Откажись, совесть загрызет — станешь убийцей зэков. Страшно подумать об обреченных на лесоповал. Каково им придется — пилить по пояс в снегу в ледяные морозы, да еще без хлеба…