Лубочная книга - [19]

Поблагодарив повара, пошел Бова на задний двор, а там народу тьма-тьмущая. Нищие теснились, толкали друг друга, бранились, и некоторые даже дрались, желая скорее добраться до княжны и получить богатое подаяние. Толпа нищих, заметив приход нового собрата, встретила его бранью и не давала проходу ему. Он, видя, что тут честью и ласкою не возьмешь ничего, прибегнул к своей силе богатырской и стал расталкивать нищих и туда и сюда, так и швыряет их в стороны. Увидали они тогда, что плохо, присмирели, перестали браниться и дали ему дорогу. Таким образом чрез несколько минут он стоял уже пред княжной Дружневной и говорил ей:

— Государыня моя, прекрасная и добродетельная княжна Дружневна Зензевеевна! Подай старику дряхлому свою милостыню щедрую, подай ради Бовы королевича, храброго и могучего богатыря, твоего прежнего прислужника.

Услышав внезапно столь любезное для нее имя, Дружневна затрепетала, вся вспыхнула, переменилась в лице и уронила свой ящик с деньгами. Потом, оправившись от своего смущения, велела она служанке поднять ящик и вместо нее раздавать подаяние, а сама, взяв старика за руку, пошла с ним на заднее крыльцо, где никто не мог подслушать разговора их.

— Скажи мне, старичок, не слыхал ли ты чего про королевича или, может быть, видел его и знаешь, где он находится?

— Государыня моя, княжна Дружневна, сидел я с Бовою вместе в одной тюрьме, в Рагиле, где княжит Салтан Салтанович, отец Лукопера, который сватался за тебя.

— Где же теперь, где Бова королевич?

— Где он теперь, не знаю. Когда мы убежали из темницы, то долго шли вместе с ним одною дорогою, а потом расстались: он пошел налево, а я направо.

— Когда вы шли вместе, не говорил ли он чего про меня?

— Говорил он про тебя, княжна, много хорошего, восхвалял доброту твою, ум, разум твой, красоту твою неописанную.

— Не собирался ли он зайти в Данск?

— Собирался, да хорошо сделает, если не придет сюда, — не миновать ему тогда смерти. Маркобрун да, пожалуй, и ты, княжна, прикажете отрубить ему голову иль повесите; в тюрьме заморите голодом.

— О, как ты ошибаешься, старичок! Если бы пришел сюда Бова королевич, то я убежала бы с ним к родителю моему, Зензевею Андроновичу. Если б я узнала только, где он находится, то побежала бы к нему хоть на край света.

Разговаривала княжна со стариком, а сама горько плакала. В это время вышел на крыльцо князь Маркобрун и, увидав заплаканные глаза невесты своей и стоящего перед нею старика, спросил:

— Что это за старик и о чем ты, прекрасная Дружневна, проливаешь слезы?

— Этот старик, — отвечала Дружневна, — пришел из нашего города Андрона и принес вести нерадостные, что батюшка мой болен, при смерти, вряд ли жив будет.

— Не плачь, прекрасная невеста моя, — говорил нежно Маркобрун, — не губи слезами красоты своей, не поможешь этим горю, только надорвешь свое сердце девичье. Пойдем, я провожу тебя в палаты твои.

— Повинуюсь воле твоей княжевой, будущий супруг мой: позволь мне взять с собою старика этого и поговорить еще об отце моем.

Когда Маркобрун дозволил это, то Дружневна, войдя с стариком в комнату свою, заперла ее, начала продолжать прерванный разговор:

— Послушай, добрый старинушка, ты ходишь по разным странам, прошу тебя, если узнаешь, где находится Бова королевич, то дай ему знать обо мне. Тогда он придет сюда и освободит меня от ненавистного мне Маркобруна, которому я должна принадлежать поневоле.

— Милостивая княжна, вижу я, что Бова королевич мил твоему сердцу. Услыша от тебя радостную весть, он уже в городе Данске, близ тебя: перед тобою стоит.

Княжна сомнительно посмотрела на стоящего перед ней старика и сказала:

— Могу ли я тому поверить? Посмотри на себя, ты стар, черен и дурен собою, а он так молод, такой красавец, какого еще свет не видывал.

Старик достал из-под полы своего рубища меч-кладенец и, подавая его Дружневне, говорил:

— Ну смотри, вот меч мой кладенец, по которому можешь признать меня.

Княжна взяла поданный ей меч, поцеловала его и продолжала говорить все еще недоверчиво:

— Это точно меч Бовы королевича, но все-таки, старик, не верю тебе: ты стар, а не юноша, дурен и не хорош, дряхл и не силен. У Бовы на голове волосы черные, густые, курчавые, усы с бородой только что пробиваются, а у тебя на голове почти нет волос, и борода твоя длинная, седая.

Тогда старик взял воды, положил в нее белого зелья и стал умываться. В то время, как он умывался, совершилось пред глазами княжны чудное и непонятное дело: морщины стали сглаживаться и пропадать с желтого лица старца, румянец заиграл на щеках его, борода исчезла, голова покрылась черными кудрявыми волосами и сгорбленный стан выпрямился, и пред Дружневною стоял уже не хилый нищий, а сам Бова королевич.

— Ах, мой милый Бова королевич, наконец ты со мною! — вскричала обрадованная княжна, бросилась к нему на шею, покрывала его щеки своими поцелуями, а сама плакала от неожиданного счастья и радости.

Прошли первые обоюдные порывы радости и признания в любви, и княжна стала рассказывать:

— Когда ты вдруг пропал без вести, то отец мой, — я уже не говорю про себя, — печалился и сокрушался сердечно, что лишился такого храброго и могучего богатыря, верного помощника и защитника своего. Я призналась ему, что люблю тебя, и высказала тайну вверенную. Узнав твое знатное происхождение, он не обвинял меня, но согласился с радостью на брак наш и намекал об этом Маркобруну. Ждали мы тебя долго, но не возвращался ты, а Маркобрун настаивал на своем и делал страшные угрозы, которые помогли ему и привели к желанной цели. Но, — прибавила княжна, — что медлим мы? Освободи меня скорее от ненавистного Маркобруна. Я вся твоя и никому не буду принадлежать, кроме тебя!