Лубочная книга - [14]

Лукопер хотел взять приступом укрепленный Андрон, но, не могши этого исполнить, решился стоять под городом до тех пор, пока сами жители сдадутся, будучи принуждены к тому недостатком съестных припасов и воды.

Проснулся наконец Бова королевич, слышит большой шум за городом и конское ржанье. Не зная ничего случившегося, пошел он в палаты к прекрасной Дружневне, чтоб спросить у ней, что все это значит.

— Долго ты спишь, Коровятник, — сказала ему печальная княжна, — и не знаешь, какое несчастие случилось с нами. Под город подступил князь Рагильский Салтан Салтанович, с ним сын его, страшный богатырь Лукопер, который побил множество нашего войска, а отца моего, благодетеля твоего, Зензевея Андроновича, вместе с князем Маркобруном взял в плен и хочет жениться на мне.

Выслушав это, закипел Бона гневом и начал говорить Дружневне:

— Государыня моя, прекрасная княжна Дружневна! Дозволь мне выехать в поле ратное, побиться и помериться силами с Лукопером, чтоб он не смеялся над твоим батюшкою, а моим благодетелем, добрым князем Зензевеем Андроновичем. Отобью я у этого Лукопера охоту приходить к нам в другой раз гостем незваным, непрошеным и за тебя, княжна, свататься.

— Ах, мой верный, любезный слуга! — сказала княжна Дружневна. — Ты говоришь, из усердия, вещи несбыточные. Знаешь ли ты, каков Лукопер: голова у него с большой пивной котел, сила непомерная, собою он такой великан, что пядень между глаз укладывается, а в плечах косая сажень вся поместится. Где тебе одолеть такого богатыря! Видно, уж нельзя ничем помочь бедному родителю моему, а должно покориться горькой судьбе нашей.

— Нет, — отвечал Бова, — надобно спасти моего благодетеля, поплатиться с ним хоть немного за все добро, которое он делал для меня. Я решился или выручить из беды твоего батюшку, или положить за него голову мою. Прикажи, княжна, дать мне доспехи богатырские, острый меч да коня доброго.

— В кладовых отца моего, — отвечала Дружневна, — много лежит доспехов богатырских и мечей острых; а в конюшне есть дивный конь; стоит он по колена в земле; заперт он дверьми железными, с запорами чугунными; стойло у него мраморное, ясли золоченые, с травой луговою, а корыто серебряное, с водою ключевою. Никто до сих пор не осмеливался объездить этого коня, да и он никого к себе не допускает, кроме одного старого конюха, который ходит за ним. А из всех мечей на белом свете нет лучше нашего меча-кладенца, о котором рассказывают вот что. За высокими горами, за глубокими морями было поле мертвое, усыпанное человечьими и лошадиными костями, а на поле том за двести веков тому назад совершилось страшное побоище. На костях лежала живая богатырская голова, величиною со стог сена, а под этой головою хранится наш страшный меч-кладенец, положенный туда злым волшебником Черномором, которого борода была в три аршина, голова поменьше бочонка, а сам он был не больше котенка.

После сего по приказанию Дружневны двенадцать человек принесли из кладовой богатырские латы, шлем пернатый, копье булатное и меч-кладенец заколдованный.

Вооружившись с ног до головы, пошел Бова королевич в ту конюшню, где заперт был Черный Вихорь, тот неукротимый конь, про которого рассказывала княжна.

Черный Вихорь взглянул на вошедшего в конюшню Бову королевича, тотчас почувствовал, что этот богатырь будет седок по нем, заржал весело, засверкал глазами, затряс своею волнистой гривой и стал рваться с цепей, которыми был привязан. Видя это, все конюхи разбежались от страха, что этот сильный, неукротимый конь сорвется, бросится на них, перекусает их всех и затопчет ногами. Действительно, Черный Вихрь мигом сорвался с крепких цепей, выскочил из стойла и стал перед Бовой как вкопанный, смирный и покойный. Бова королевич стал охорашивать коня, погладил его по спине, по крутой шее; потом оседлал его и, надев на него уздечку, вышел с ним из конюшни на двор, к общему удивлению конюхов и всех бывших тут.

Бова хотел уже садиться на Черного Вихря и ехать за город, как Дружневна начала говорить ему с упреком:

— Едешь ты на дело ратное, на побоище смертное, и неизвестно, будешь жив или нет, вернешься назад или сложишь там свою голову, а со мной не прощаешься, про себя правды не сказываешь.

— Не могу я, княжна, — отвечал ей Бова, — при свидетелях тебе правды высказать, а пойдем в твои палаты, там тебе все поведаю, про себя скажу правду-истину.

Прекрасная княжна Дружневна взяла Бову за руку и, приведя его в свои палаты, сказала ему:

— Я не верю тебе, чтобы ты был сын портного и прачки. Прошу тебя, не оставляй меня в сомнении и признайся откровенно, какого ты роду-племени и как зовут тебя.

Бова отвечал княжне:

— Теперь, когда я собрался на дело ратное, на побоище смертное, может быть, и жив не буду, должен я рассказать тебе, прекрасная княжна, всю правду-истину и прошу тебя не объявлять этой тайны никому до поры до времени. Не портного и не прачкин я сын, а роду знатного, княжеского — зовут меня Бова королевич: отец у меня славный князь Гвидон, а мать — прекрасная княгиня Милитриса Кирбитьевна, дочь Кирбита Верзеуловича.

— Ах, — сказала обрадованная княжна, — мои догадки и предчувствия не обманули меня, — потом, краснея, она стыдливо прибавила: — Милый Бова королевич, за твое признание я заплачу тоже признанием. Выслушай меня, но не посмейся над моим девичьим сердцем: я люблю тебя, юный витязь, давно люблю тебя. Скажи мне, любишь ли ты меня и желаешь ли принять мою руку и сердце, возвратившись с поля битвы победителем.