Лубочная книга - [12]

Зензевей Андронович был очень настойчив в своих требованиях и не любил противоречий.

— Если вы мне не продадите его, — сказал он строго купцам, — то я велю посадить вас на всю жизнь в темницу, а мальчика этого возьму к себе. А когда вы отдадите мне его честью за предлагаемую сумму, то я позволю вам торговать в моем государстве безданно-беспошлинно.

Купцы, испугавшись таких угроз княжеских да и приняв в соображение, что им дадут большие льготы по торговле и что на триста литр золота можно накупить множество рабов, решились продать Бову.

Зензевей Андронович тотчас же приказал отсчитать корабельщикам триста литр золота и позволил им торговать безданно-беспошлинно, а сам, посадивши Бову на коня, поехал во дворец свой. Приехавши туда, он спросил Бову:

— Скажи мне, какого ты рода, какого звания и как звать по имени?

— Зовут меня Коровятником, — отвечал смирно Бова, — роду я простого, звания низкого: отец мой был портной, а мать — прачка. Оба они померли, и я пошел в услужение к корабельщикам.

Зензевей Андронович сказал тогда:

— Если ты рода не знатного, то служи у меня на конюшнях моих и будь там главным конюхом.

Бова низко поклонился князю, поблагодарил его за милость и пошел на конюшню. Долго ли, мало ли служил он там, про то в старых книгах нигде не написано, а достоверно известно только то, что исправлял свою должность хорошо и вел себя так прекрасно, что все, от мала до велика, любили его и не могли им нахвалиться. Хорошо ему было жить первым конюхом, но судьба готовила ему лучшую участь.

Однажды дочь Зензевея Андроновича, прекрасная княжна Дружневна, увидав из окошка Бову королевича, чрезмерно пленилась красотою лица его и стала спрашивать о нем у нянюшек и мамушек своих.

Они отвечали ей:

— Это Коровятник, которого батюшка твой купил дорогою ценою у корабельщиков и поставил главным конюхом в своих конюшнях.

Дружневна, узнавши это, пошла к своему отцу и убедительно просила его, чтоб он отдал ей в услужение прекрасного мальчика Коровятника, а на место его назначил бы кого-нибудь другого.

Зензевей Андронович любил дочь свою до безумия, и так как не отказывал ей никогда и ни в чем, то и на эту просьбу ее согласился охотно и даже рад был, что любимец его мог понравиться ей.

Послали немедленно за Бовою и объявили ему волю княжескую: оставить конюшню и жить в палатах ее.

На другой день утром княжна приказала позвать к себе нового прислужника своего, приняла его ласково и, потрепав его по щеке своею нежною беленькою ручкою, сказала:

— Сегодня у меня будут обедать все знатнейшие люди нашего города, ты должен служить мне за столом моим.

Потом, достав из гардероба своего прекрасное ливрейное платье и подавая его Бове, княжна прибавила:

— Оденься приличней, как следует дворцовому служителю, в это нарядное платье, которое я велела отделать для тебя и которое дарю тебе на первый раз.

Долго Дружневна разговаривала с Бовою, все смотрела на него, любовалась красотою и статью молодецкою.

— Нет, — говорила она, сомнительно качая головою, — нет, птицу можно видеть по полету, и по всем твоим манерам нельзя не заметить, что ты не низкого происхождения, а должен быть роду большого, знатного.

От слов этих Бова покраснел, смутился и не знал, что ему отвечать на них. Видя, что он молчит и приведен в большое смущение, княжна не стала его более расспрашивать и приказала ему удалиться, а к обеду приходить к ней и быть на указанном ему месте.

Настало время обеда. Бова занял назначенное ему место, за стулом княжны своей, и служил только ей одной, а для гостей были определены другие служители. Подали жареного лебедя. Прекрасная Дружневна велела Бове принести к ней это блюдо и держать его в руках перед ней; она начала резать жареного лебедя, а сама не спускала глаз с своего ловкого, красивого служителя, резала поданное ей кушанье очень медленно, с умыслом, чтоб ей можно было долее любоваться Бовою. В это время она уронила нарочно ножик, и когда Бова, подняв его, подавал ей, она, как бы случайно наклонившись, поцеловала потихоньку Бову в голову. Не удовольствовавшись этим, княжна уронила вилку. Бова поднял вилку и подал своей госпоже, а она опять по-прежнему употребила ту же уловку, поцеловала его во второй раз.

Стол кончился, и гости разъехались, а Бова отправился в свою комнату, которая ему была отведена близ покоев, занимаемых княжною Дружневною.

Бова, находясь в услужении у княжны, не забывал прежних своих сослуживцев, конюхов, и хаживал к ним иногда на конюшню. Однажды в свободное время он отпросился у княжны Дружневны к конюхам и отправился с ними в поле за травою. Там, набрав прекрасных душистых цветов, он сплел из них венок и надел его себе на голову. Венок очень шел к Бове и так ему понравился, что он даже и домой возвратился с этим головным убором и снял его, проходя по двору мимо окон княжны.

Когда Дружневна увидала Бову с венком на голове, то позвала его к себе в палаты и сказала ему:

— Мне хочется, чтоб ты снял с себя сей венок и надел его мне на голову.

— Прекрасная княжна, я не смею и не должен прикоснуться моими рабскими руками к голове твоей, — отвечал стыдливо Бова и, смешавшись, не знал, что делать; взял в руки венок, смял и уронил его на пол, а сам выбежал из комнаты и так неосторожно хлопнул дверью, что выпал кирпич из стены, ударил его в голову и сделал очень глубокую рану. Дружневна сильно огорчилась этим несчастием, привела опять Бову в свою комнату и перевязала ему рану своими руками. Потом каждый день старательно наблюдала за больным до тех пор, пока он совершенно выздоровел.