Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость - [2]

Еще разок скользнув глазами в сторону скамеек для публики, он кивает головой.

– Да, – от былой несговорчивости уже давно не осталось и следа.

– Какой у вас рост, мистер Таттл?

– Не знаю.

– Но вы согласитесь, что явно больше, чем метр восемьдесят?

– Наверное.

– А сколько вы весите?

На самом деле совершенно не важно, сколько именно он весит. Размером мистер Таттл, по самым скромным прикидкам, с большегруз, и как нельзя кстати надетая на нем обтягивающая футболка с короткими рукавами чудесным образом выставляет на всеобщее обозрение каждый квадратный дюйм его татуированных накачанных бицепсов. Все мои вопросы призваны лишь еще больше это подчеркнуть.

Он бормочет какие-то прикидки, а я тем временем резко одергиваю свою мантию. Нарочито нахмурившись, я поворачиваюсь к скамье присяжных и смотрю в сторону женщины со скрещенными на груди руками. Наши взгляды встречаются, и у нее приподнимаются брови. Она прекрасно понимает, к чему я клоню.

– И, значит, – говорю я, смотря прямо на присяжных, чтобы максимально подчеркнуть свое явное недоверие к его словам, – вы хотите убедить этих присяжных, что слепой мужчина на костылях ударил вас первым?

Адвокаты только в своей заключительной речи могут указать, насколько абсурдна позиция противоположной стороны.

Последние три слова я произношу, снова повернувшись к нему, как можно медленнее, чтобы звучало как можно драматичнее. Хорошо различимый смешок, раздавшийся слева от меня, говорит о том, что песенка мистера Таттла спета.

Будь это боксерский поединок, его бы уже вытаскивал с ринга тренер, чтобы не дать ему еще больше покалечиться. Никакой, даже самый изощренный, ход не мог улучшить его положение. Но мистер Таттл не сдавался.

– Все было не совсем так, как вы говорите.

Прекрасно. Я услышал сдавленный смешок помощника адвоката уголовного суда, сидящего в переднем ряду прямо передо мной. Моя речь, аккуратно написанная в лежащей передо мной на пюпитре голубой адвокатской тетради, должна была закончиться на этом месте. Теперь же мистер Таттл, всячески пытавшийся скормить присяжным свою крайне неправдоподобную историю, выкрутится. Хуже лжеца может быть только лжец, лгущий о том, что он лжец. Что ж, я совсем не против выступить на бис.

– Все было не так, как я говорю?

– Неа.

– Хорошо. Нам известно, что мистер Мартин слепой, так ведь?

– Да.

– И вы не станете спорить, что он был на костылях?

– Не стану.

– И вы утверждаете, будто он ударил вас первым?

– Ага.

– Хорошо. Давайте попробуем еще раз. Вы говорите, что слепой человек на костылях ударил вас первым, не так ли?

– Эмм… ага.

– Хорошо.

Я выдерживаю паузу, чтобы решить, как изящнее закончить свое выступление, как вдруг слышу со стороны адвокатской скамьи, расположенной прямо перед судьей, звук судорожного царапанья ручкой по бумаге. Адвокат защиты мистер Раллингс – мрачный старикан с более чем сорокалетним стажем, – яростно накорябав что-то на обрывке бумаги, передает его мне. Мистер Раллингс, сидевший с невозмутимой хмурой гримасой, в то время как его подзащитный беззаботно выдергивал чеки из гранат и засовывал их себе в штаны, расшевелился.

Хуже лжеца может быть только лжец, лгущий о том, что он лжец.

Я принимаю переданную им записку. Она меня не на шутку обескуражила. С какой стати передавать ее прямо посреди допроса? Неужели я сделал что-то не так? Может, он хочет сказать, что я своими словами нарушил какую-то жизненно важную норму доказательного права или судебный этикет? Мои щеки вспыхивают краской – начинается паника. В уголовном суде присяжных я девственник – нет, даже младенец, зигота. Какой смертный грех я совершил? Я все испортил. Должно быть. Бог его знает как, однако самодовольное выражение морщинистого лица Раллингса сказало мне все. Мысль о собственной гениальности так вскружила мне голову, что я все прошляпил. Я подлетел слишком близко к солнцу на крыльях моей слепой уверенности в собственных скудных способностях. Я зарубил на корню свою карьеру в уголовном суде присяжных, проиграв беспроигрышное дело, а на этом скомканном листке формата А5 написана моя эпитафия.

Разворачивая записку, я стараюсь не подавать виду. Что бы там ни было, мысленно убеждаю я себя, что все будет в порядке. Уголовный кодекс поможет мне выпутаться из любой юридической проблемы. Если же меня все-таки лишат звания барристера, то дома меня ждут теплые утешающие объятия моего четвероногого друга. Все будет путем.

Собравшись с духом, я глянул, что же такого важного мне хотел сказать Раллингс.

На листке обнаружился весьма недурной рисунок человечка в парике, хныкающего себе в руки. У него была небольшая козлиная бородка, прямо как у Раллингса. Свое творение Раллингс снабдил следующей надписью: ДА ЭТО же ЛЕГКОТНЯ.

Он мрачно кивает, отклоняется назад и смотрит на присяжных. Раллингс понимает, что проиграл, поэтому поворачивается ко мне так, чтобы присяжные не видели, как его глаз подмигивает.

* * *

Это, дамы и господа, британская система уголовного правосудия в действии. Я не берусь утверждать, что данный пример является особенно ярким, однако он дает весьма наглядное представление о том, как улаживаются спорные вопросы уголовного права. Оно наверняка во многом соответствует тому образу, который сразу же всплывает у нас в голове, когда мы задумываемся о правосудии. Не важно, сталкивались ли мы с этим на собственном опыте или почерпнули все свои знания из поп-культуры, в нашем понимании система уголовного правосудия по своему принципу является чем-то совершенно естественным и правильным. Подобно тому, как мы машинально извиняемся перед случайно толкнувшим нас человеком или же избегаем зрительного контакта с людьми в лифте, данное представление прочно укоренилось в нашем менталитете.