Ложная слепота - [7]

— Хелен.

— Джим.

Она была на двадцать лет моложе, чем оболочка на кровати, и все же у меня от ее вида мурашки но спине поползли.

— Сири! И ты пришел!

Она всегда обращалась ко мне по имени. Не припомню, чтобы мать когда-нибудь называла меня сыном.

— Ты здесь все так же счастлива? — спросил отец.

— Невероятно. Как бы я хотела, чтобы ты присоединился к нам.

Джим улыбнулся.

— Кому-то надо поддерживать порядок.

— Ну, ты же знаешь, мы не прощаемся, — возразила она. — Вы можете навещать меня, когда захотите.

— Только если ты сменишь обстановку.

Не просто шутка — лживая шутка; Джим пришел бы по её зову, даже если бы идти пришлось босиком по битому стеклу.

— И Челси тоже, — продолжала Хелен. — Так здорово было бы, наконец, после стольких месяцев с ней познакомиться.

— Челси не придет, Хелен, — пробормотал я.

— Ну да, но я же знаю, вы еще общаетесь. Понимаю, у вас были особые отношения, но то, что вы разошлись, не значит, что она не…

— Ты же знаешь, она…

Я замер на полуслове. В голове зародилась неприятная мысль: возможно, я действительно не сказал им?

— Сынок, — вполголоса промолвил Джим, — может, оставишь нас на минутку?

Я бы с радостью оставил их на всю жизнь, поэтому вырубился обратно в палату, глядя на труп матери и на слепого, парализованного отца, как тот забивает информационный поток положенными случаю банальностями. Пусть поиграются. Пусть завершат свою так называемую связь, как посчитают нужным. Может, хоть раз в жизни заставят себя быть честными друг с другом, хоть там, в мире ином, где все прочее — иллюзия. Может быть.

Смотреть на это я так или иначе не желал.

Но мне, конечно, пришлось исполнить собственные формальности. В последний раз я сыграл роль в семейном спектакле, причастился привычной лжи. Мы пришли к согласию, что ничего не изменить, и никто не отклонялся от сценария достаточно далеко, чтобы на этом основании обвинить остальных в обмане. И, в конце концов — напомнив себе сказать «до свиданья» вместо «прощай» — мы распрощались с мамой.

Я даже подавил рвотный рефлекс и обнял ее.

* * *

Когда мы вынырнули из темноты, в руке у Джима был ингалятор. Мы еще не миновали вестибюль, а я вяло понадеялся, что он сейчас швырнет пшикалку в мусорник. Но отец поднес руку ко рту и вкатил себе еще дозу вазопрессина, чтобы избежать искушения.

Верность в баллончике.

— Он тебе больше не нужен, — промолвил я.

— Пожалуй, — согласился он.

— Все равно не сработает. Нельзя запечатлеться на том, кого нет рядом, сколько бы гормонов ты ни вынюхал. Просто…

Джим промолчал. Мы прошли мимо охранников, высматривавших реалистов-инфильтраторов.

— Ее больше нет, — выпалил я. — Ей все равно, даже если ты найдешь кого-то еще. Она даже будет счастлива.

Она сможет сделать вид, что баланс подведен.

— Она моя жена, — ответил он.

— Эти слова потеряли смысл. Да и не имели.

Он чуть улыбнулся.

— Мы говорим о моей жизни, сынок. Меня она устраивает.

— Папа…

— Я не виню ее, — проговорил он. — И ты не вини.

Ему легко говорить. Легко даже принять боль, которую она причиняла ему все эти годы. Жизнерадостная маска не заслоняла бесконечных желчных упреков, которые отец сносил, сколько я себя помню. Ты думаешь, так легко, когда ты исчезаешь на целые месяцы? Думаешь, легко постоянно гадать, с кем ты, и где ты, и жив ли ты вообще? Думаешь, легко растить одной такого ребенка?

Она винила отца во всем, а он безропотно сносил ее выходки, потому что понимал — все ложь. Знал, что служит лишь предлогом. Мать ушла не из-за его измены или постоянных отлучек. Ее решение вообще не было с ним связано. Никак. Всё дело во мне. Хелен покинула мир, так как не могла больше смотреть на существо, заменившее ей сына.

Я бы продолжил спор — попытался еще раз уговорить отца понять, но к этой секунде мы миновали врата рая и вышли на улицы чистилища. А там прохожие пялились, раззявив рты, в небо и изумленно бормотали.

Вслед за ними я поднял взгляд к полоске нагих сумерек между вершинами небоскребов — и подавился словами…

Звезды падали.

Зодиак перекрыла ровная сетка пламенных точек с сияющими хвостами. Словно всю планету поймала частая верша, чьи узлы сверкали Огнями святого Эльма. Это было прекрасно. Это было жутко.

Я отвел взгляд, чтобы перенастроить зрение, дать обнаглевшей галлюцинации шанс вежливо сгинуть, прежде чем переключу на дальний свет свой шаманский взор.

В ту минуту я заметил вампира — самку. Она шла среди прохожих, словно архетипический волк в овечьей шкуре. На улице редко встретишь вампира. Я еще не сталкивался с ними во плоти.

Упырица только что вышла из здания напротив. Она была выше всех нас на голову; глаза ее светились, как у кошки, желтым в сгущающихся сумерках. Я наблюдал, как она замечает — что-то не так. Оглянулась, посмотрела в небо — и двинулась своей дорогой, безразличная к суете добычи вокруг, к заворожившему скот небесному знамению. Безразличная к тому, что мир в эту самую минуту вывернуло наизнанку.

Было 10.35 по Гринвичу, 13 февраля 2082 года.

* * *

Они стиснули планету, точно пальцы огромной руки, черные, как изнанка горизонта событий, — до последней секунды, когда они вспыхнули разом. Горели — и визжали. Все радиоприемники ниже геостационарной орбиты застонали в унисон, все инфракрасные телескопы скрутила снежная слепота. Пепел на недели замарал небеса; мезосферные облака высоко над конденсационными следами самолетов каждый рассвет сияли ржавью. Судя по всему, объекты состояли в основном из железа. Что это может означать, никто не понимал.