Ложь и правда фильма «Левиафан» - [3]

».

То есть Звягинцев сам берет на себя роль отчаянно-смелого бульдозериста и гордится этой ролью, обрекая «нашу территорию» на «вечное проклятие» и предвкушая за это западные призы. Однако его смелая критика не целительна и не спасительна. Взяв библейского Левиафана (трактуемого в христианстве также как образ сатаны) за основную идею фильма, он не борется с ним, а служит мифу его якобы вечного всесилия на русской земле. Эта идеология режиссера охотно воспринимается на Западе в русле всей традиционной там русофобии, в том числе религиозной трактовки России как «концентрации мирового зла», Гога и Магога последних времен, который должен быть побежден «силами добра» (США и «Израилем») в последней битве при Армагеддоне. (На эту тему см. в нашей книге «Вождю Третьего Рима» (Х, 5): Иудеи и жидовствующие о последней миссии Третьего Рима. Гог и Магог).

Звягинцев забывает, что именно Левиафан будет побежден в этой битве: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27:1). И какой же иной народ способен стать оплотом сопротивления антихристу в виде «стана святых и града возлюбленного» (Откр. 20)? Неужели в нашем народе и на русской земле, покрытой кровью бесчисленных мучеников за Христа, сейчас нет для этого предпосылок, несмотря на нынешние власти?

Итак, не всякая критика нынешнего удручающего положения в оккупированной олигархами России продиктована благими намерениями. Но и не всякий «патриотический» отпор ей верен перед очами Божиими. Это большая беда нашего современного общества, что большинство православных патриотов не способно защищать Россию и Церковь в опоре на Истину, призывая помощь Свыше, — ведь защитой пороков и конформизма этой Помощи не получить. А без нее всё обречено на поражение перед натиском мирового зла, которое совместно с такими патриархийными патриотами готовит нашему народу очередную и самую страшную катастрофу.

+++

Не удержусь и от небольшого художественно-критического отступления. Я отношусь к тем «ханжам», которые убеждены, что подлинное художественное искусство вполне может обходиться без использования матерщины и прочего натурализма (которого, правда, у Звягинцева пока нет), ибо где тут граница? — может быть, скоро и в унитазе камеру можно будет поставить в художественных целях для достоверного раскрытия внутреннего содержания героя? Ведь мат — это не что иное, как испражнение в языке, и не следует выносить это на публику из туалета. Приводимые Звягинцевым примеры, мол, и наши классики матерились, нисколько не работают, ибо исключения не делают нормы. Никто из них, великих, по-человечески не был свободен от греховности, от духовных ошибок, однако не этим ценны для нас наши классики. Реализм в русской культуре всегда обходился без такого низкого уровня «достоверности», так как подобное смешение стилистических уровней и жанров — это не признак «свободного развития искусства» (как это твердит нам Звягинцев и его защитники), а явление декаданса. То есть духовного упадка, ибо чистота и грязь несовместимы в одном флаконе, ложка дерьма делает коктейль или суп несъедобным, так как это несовместимые субстанции.

Искусство — это прикосновение к Божественной тайне бытия художественными средствами, которые могут быть разными. Разумеется, в отличие от проповеди, художественное творчество не должно быть назидательно-дидактичным, оно предполагает и широкую палитру красок (включая черные для показа истины «от обратного»), в том числе привлекая к соучастию зрителя (читателя), которому предлагается сделать собственные выводы. Поэтому в оправдание фильма Звягинцева могут сказать (один православный критик так и написал) что суть фильма: «мир во зле лежит», а зло к концу мира сгущается — и это правильная констатация нынешней реальности, в которой мы живем, фактически это «фильм, призывающий кричать: Ей, гряди скорее, Господи Иисусе!»…

Однако всякий ли зритель разглядит в данной картине грядущего Христа, Которого там нет, а есть фактический упрек Ему, Который «всё видит», но не препятствует злу? Такова последняя сцена фильма в церкви. Возможно, в ней режиссер, как и в выкрике Николая священнику: «Ну, где ваш Бог?!», — ставит проблему теодицеи, однако не заметно, чтобы она решалась у него в пользу Бога, Который в лучшем случае в фильме присутствует лишь как «фигура умолчания» (для того, кто знает о Его существовании).

С этой точки зрения «беспросветный» метод Звягинцева мог бы в какой-то мере считаться допустимым, если бы он хотя бы маленькими штрихами, хотя бы одним лучиком, падающим с неба сквозь темные тучи на скромный, созданный для нас Богом цветочек, напоминал зрителю о существовании Неба и Смысла жизни. Показал бы образ Божий в душе несчастного Николая, которого не жалеет даже отец Василий, вместо сочувствия холодно призывая смиряться перед злом со ссылкой на Иова Многострадального.

Этого видения у Звягинцева нет не только в данном фильме, но и в его художественном методе. У него в основе мира не Бог, который по грехам человеческим попускает зло в своих промыслительных целях конечного торжества свободного Добра, у Звягинцева господствует зло как вездесущий и довлеющий признак безблагодатного и бессмысленного бытия. Бог в творчестве Звягинцева отсутствует. (Показателен у него и предыдущий фильм «Елена» с отстраненным живописанием предательского убийства из-за наследства без минимального осуждения преступления — мол, это жизнь, и судите сами… Тоже были призы на фестивалях в Каннах и Генте.) Это скорее безответственное самолюбование своей смелостью игры со злом на публику ради этих самых премий с коммерческим расчетом на то, что свобода живописания зла на Западе в цене.