Ловушка - [18]

— Да. — У меня такое ощущение, будто я знаю, куда ведёт этот разговор.

— Почему бы тебе не поехать домой со мной? Мама жалуется, что ей некому печь и готовить теперь, когда мой брат от нас отбился.

Я блекло улыбаюсь самому себе. Рефлексы на уровне.

— Нет, старик. Всё хорошо.

Господи, может ли моя жизнь стать ещё хуже. Я официально объект жалости.

Пирсон толкает дверь, и порыв ледяного ветра ударяет в лицо. Я ограждаюсь плечом от ветра и следую за ним в зимний вечер. Земля укрыта парой сантиметров снега, но, по крайней мере, метели нет и дороги чисты. В шесть уже стемнело, но парковка хорошо освещена и почти пуста, не считая мою машину, несколько других и грузовик Пирсона.

— Ты поедешь домой со мной.

Я качаю головой.

— Мне и здесь хорошо.

Мой телефон начинает звонить, прежде чем Пирсон успевает настоять. Засунув руку в карман куртки, я бросаю быстрый взгляд на экран, и у меня замирает сердце.

Диана.

Я останавливаюсь в полушаге и вскидываю палец Пирсону с просьбой дать мне минуту. Он кивает и продолжает идти. Я поворачиваюсь к нему спиной.

Едва прижав телефон к уху, я слышу задыхающийся голос моей сестры:

— Пейдж рожает. — Пауза, и моё сердце теперь буквально застревает в горле, препятствуя словам. — Думала, может, ты захочешь знать.

Я всё ещё ничего не говорю.

Не могу. Физически не могу. Мне понадобится час, чтобы перевести дыхание.

Мне кажется, она собирается сказать больше, но бросает трубку на этих словах, оставляя меня стоять там. Одного. На холоде.

Часть меня, слабая часть, хочет ей перезвонить. Хочет забронировать рейс домой в эту же секунду. Но другая часть меня знает, что если я выберу эту дорогу, возврата не будет. Я всё потеряю. Больше, чем уже потерял.

В один день мои родители были здесь, а к тому времени, как я проснулся на следующее утро, их уже не стало. Какой-то идиот, чересчур тупой и бездумный, чтобы понять, что он слишком пьян для вождения за рулём отнял их жизни и безвозвратно изменил мою.

После их смерти мне пришлось переехать к сестре. Никто из нас и не выбрал бы другую жизнь, но смерть исключает возможность выбора. Очевидно, и тот, кто отвечает за новую жизнь на земле — тоже. Футбол и учёба в Уорвике были моим выбором.

И Пейдж намеренно отобрала это у меня.

Поэтому, прежде чем я размякну и сделаю что-то, о чём потом пожалею, я разворачиваюсь и окликаю Пирсона, который не торопясь забирается в грузовик, устремив взгляд на меня.

Я неторопливо бегу к нему с гремящим в горле сердцем, пока не останавливаюсь у грузовика.

— Когда едем? — спрашиваю я.

Пирсон улыбается, выглядя довольным.

— Выезжаем в пятницу.

— Круто. — Я застываю. — И, эй, спасибо.

— Не благодари. Ты сделал мне одолжение.

Нет, это он сделал мне одолжение, потому что я знаю, что если останусь, то, в конце концов, сдамся и

Пейдж

Я так крепко цепляюсь за руку Эрин, что она, наверное, совсем онемела. Но Эрин не жалуется, она — моя опора и партнёр по родам.

Шесть недель курсов материнства не подготовили меня к такой боли, как роды. А я-то думала, что это спазмы — своеобразная пытка. Они и в пыль не попадают кошмарной боли, пожирающей моё тело с каждой схваткой.

Я поклялась, что не буду плакать, визжать и вопить, как женщины, которых можно увидеть в фильмах и видеороликах о родах, но у меня не выходит сдержать слёзы и болезненное хныканье.

Больно. Господи, как это больно.

— Ох, Пейдж, ты так хорошо справляешься.

У меня нет сил или воли, чтобы поднять голову на пару сантиметром и заглянуть в лицо Эрин. Хватает того, что она здесь, держит меня за руку — или даёт мне выжать из неё кровь.

— Больно, — исторгаю я жалобный стон, чувствуя начало новой схватки, затягивающейся как верёвка вокруг моего раздувшегося живота. Боже, как бы я хотела не быть такой идиоткой и не ждать столько, чтобы сказать маме и Эрин, что, кажется, рожаю. К тому времени, как меня доставили в больницу, у меня отошли воды, а шейка матки расширилась на восемь сантиметров. Врач неотложной помощи сказала, мне ещё повезло, что я не родила в машине.

Пять минут спустя роды перешли во вторую стадию, и вместе с тем исчез всякий шанс на эпидуральную анестезию. Теперь мне не оставалось ничего, кроме как изо всех сил терпеть боль.

— Ладно, Пейдж, я досчитаю до десяти, а потом хочу, чтобы ты начала тужиться. — Одетый в стандартную зелёную форму Доктор Сэмюэль занял место между моими раздвинутыми ногами, глядя на меня поверх бифокальных очков и награждая одобрительным кивком.

Я подключена к аппарату, отслеживающему мои схватки, и как только на мониторе появляется новая, он приказывает мне тужиться.

Сжимая руку Эрин и холодные, стальные перила больничной койки, я тужусь изо всех сил. Во время интервалов отдыхаю, и под отдыхом я имею в виду — перевожу дыхание и издаю стоны, чтобы не кричать.

Тридцать минут спустя со спутанными на голове волосами и струящимся по шее потом, я делаю последний рывок и выталкиваю ребёнка наружу.

— Никакой ошибки. Это девочка, — объявляет доктор Сэмюэль из-за маски. Я слышу улыбку в его голосе.

Взволнованной Эрин разрешают перерезать пуповину, прежде чем доктор поднимает малышку, показывая её мне. Вся в подтёках крови и слизи с продолговатой головой, она всё равно самый красивый ребёнок, которого я видела.