Ловушка для Золушки - [38]

— Понятия не имею.

— Что, собственно, я говорила по телефону?

— Ничего такого, из-за чего можно не спать по ночам. Он был бы для нас опасен, только если бы знал содержание и телеграммы, и наших телефонных разговоров. Это маловероятно.

— Почта в Ля-Сьота большая?

— Не знаю. Надо будет нам завтра туда заехать. А теперь иди спать. Между прочим, еще не доказано, что телефонная связь проходит именно через Ля-Сьота.

— Здесь есть телефон. Я видела внизу аппарат. Можно было бы сразу выяснить.

— Не дури.

Помолчав, она вдруг сказала:

— В ванной, среди обгоревших вещей, я нашла гаечный ключ. На дне стиральной машины. Это не мой. Ключ, которым я в ту ночь пользовалась, я выбросила. Может, ты купила себе ключ, чтобы каждый день отвинчивать гайку?

— Я бы тебе об этом сказала и постаралась бы от него избавиться.

— Не знаю, я над этим не задумывалась. Мне казалось, что ты брала ключ в инструментальной сумке автомобиля. Так или иначе, следователи не заметили этого ключа, а если и видели его, то не обратили внимания. Иди спать.

Я продолжала заниматься тем, что Жанна называла моей тренировкой. По впечатлению, которое я производила на Иветту, я могла убедиться в своих успехах. Несколько раз в день она повторяла: «Ах, вы совсем не переменились!»

Парень, о котором нам сообщила мадам Иветта, не показывался. Почтовое отделение в Ля-Сьота было, на наш взгляд, довольно большим, и это исключало предположение, что нас могли подслушивать, но телефонная связь с мысом Кадэ действительно проходила через Ля-Сьота.

За четыре дня до вскрытия завещания Жанна поставила свой чемодан в багажник и уехала на своем «Фиате». Накануне вечером мы ездили обедать в Марсель на моей машине.

Она обещала, что пробудет во Флоренции ровно столько, сколько понадобится для выполнения некоторых формальностей в связи с завещанием. За неделю до своей смерти Рафферми приложила к нему в конверте распоряжение, в силу которого вскрытие завещания назначалось на день совершеннолетия Мики — на тот случай, ежели смерть завещательницы наступит раньше. Было ли это ребячеством старухи, желавшей досадить Мики (предположение Жанны), либо она, чувствуя приближение конца, хотела, чтобы у ее поверенных осталось достаточно времени для приведения в порядок отчетности (предположение Франсуа шанса), не знаю. По-моему это ничего не меняло. А по мнению Жанны, приписка к завещанию могла создать гораздо большие осложнения, чем просто замена старого завещания новым; как бы то ни было, многочисленная родня Рафферми не преминет воспользоваться этим или другим нарушением проформы и будет чинить нам препятствия.

После нашего свидания с отцом Мики мы с Жанной условились, что она захватит его с собой, проезжая через Ниццу. Когда Жанна прощалась со мной перед отъездом во Флоренцию, присутствие Иветты помешало ей дать мне какие-нибудь указания, кроме обычного: «Ложись и будь паинькой».

Иветта устроилась в комнате Жанны. В тот первый вечер мне не спалось. Я сошла вниз на кухню, выпить воды. Затем, увидев, что ночь теплая, я накинула поверх своей ночной рубашки Жаннину жакетку и вышла. В темноте обогнула я дом. Заложив руки в карманы жакетки, я нащупала пачку сигарет. Я прислонилась к стене гаража, вынула сигарету и поднесла ее ко рту.

Кто-то рядом протянул мне зажженную спичку.

6

Этот юноша предстал перед нею в лучах июньского солнца в ту минуту, когда Мики, лежавшая у подножья высокого мыса на маленьком пляже, усыпанном галькой, закрыла иллюстрированный журнал, который она просматривала. Сначала этот парень, одетый в белую рубашку и выцветшие холщовые штаны, показался ей огромным — он стоял как раз над ней. Но потом она убедилась, что он среднего, пожалуй, даже маленького роста. Это не мешало ему быть очень красивым: большие черные глаза, прямой нос, очертание девичьих губ и своеобразная манера держаться очень прямо, заложив руки в карманы брюк, приподняв плечи.

Уже две-три недели Мики и До жили на мысе Кадэ. В тот день Мики была одна. После полудня До уехала на машине, собираясь купить себе что-то в Ля-Сьота — не то брюки, не то розовые серьги, которые Мики видела тоже и нашла премерзкими. Во всяком случае, она это потом рассказывала своему новому знакомцу.

Он подкрался бесшумно, даже галька не зашуршала под ногами. Он был худощав и по-кошачьи увертлив и чуток.

Мики опустила на глаза защитные очки, чтобы солнце не мешало его разглядеть, и приподнялась, придерживая рукой расстегнутый лифчик от купального костюма.

— Вы Мики? — спросил он ровным голосом.

Не дожидаясь ответа он необыкновенно гибким и естественным движением, словно это было ему не впервой, сел рядом так, что оказался вполоборота к ней. Мики сказала ему для проформы, что здесь частный пляж и что она была бы весьма признательна, если бы он отсюда убрался.

Заметив, что ей трудно застегнуть на спине лифчик, парень быстро наклонился и, прежде чем она успела опомниться, застегнул пуговку.

Затем он объявил, что идет купаться. Сбросив рубашку, брюки, босоножки и оставшись в скверных армейских трусах цвета хаки, он вошел в воду.

Плавал он, как и ходил, — молчаливо, бесшумно. Выйдя на берег, он подсел к Мики, не убирая со лба пряди темных мокрых волос, достал из кармана брюк сигареты и предложил ей помятую «голуазу», из которой почти совсем высыпался табак.